Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
25 
Докурив, он бросил окурок на землю и наступил на него подошвой.
– Говори, – сказал он. – Какой товар, где – в общем, давай наводку.
– Товар хороший, – медленно проговорил Кудрявый, глядя куда-то в сторону. – Марафет.
– Нет, – сказал Виктор. – Я не согласен. Что угодно, только не марафет.
– Ответ неверный, – по-прежнему разглядывая нечто находившееся где-то за левым плечом Виктора, сказал Кудрявый. – Попробуй еще раз.
Виктор опять не успел увернуться, и удар Одинакового бросил его на землю. Он перевернулся на спину, поймал Одинакового за ногу, резко крутанул и сделал подсечку.
Кашемировый близнец перевернулся в воздухе и ничком упал в траву. Виктор вскочил, сжимая в ладони подвернувшийся под руку стакан, и залепил им в середину физиономии второму близнецу, который, бросив потерявшего сознание Телескопа, поторопился на помощь брату.
Стакан лопнул с неприятным хрустом. Виктор порезал руку, а Одинаковый опрокинулся на спину, прижимая обе ладони к окровавленному лицу. Активист повернулся к первому близнецу. Тот уже был на ногах. Он почти не запачкался, и именно это обстоятельство почему-то больше всего взбесило Виктора. Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, он нанес сокрушительный удар, от которого зубы кашемирового ублюдка должны были брызнуть во все стороны.
Одинаковый спокойно блокировал удар, и в следующее мгновение под ложечкой у Виктора словно взорвалась бомба. Его согнуло пополам, и очередная бомба обрушилась на шею. Одинаковый бил расчетливо, причиняя максимальные страдания, но не давая сознанию Виктора отключиться. Через несколько секунд к нему присоединился второй Одинаковый, и они затеяли на лужайке над обрывом странную игру, издали немного напоминавшую футбол.
Кудрявый не мешал им. Откинувшись на спинку плетеного кресла, он вплотную занялся шашлыком. Один из стоявших у него за спиной автоматчиков принес бутылку красного вина и наполнил тонкостенный бокал. Кудрявый с аппетитом поглощал мясо, запивая его вином, и время от времени принимался разглядывать пейзаж сквозь бокал.
Запыхавшиеся близнецы в распахнутых пальто и запятнанных красным белоснежных шарфах пинками прокатили мимо него переставшего сопротивляться Активиста и столкнули его с невысокого обрыва. Внизу раздался тяжелый всплеск. Один из близнецов, скинув прямо на траву запачканное кровью дорогое пальто, спрыгнул следом, ухватил лежавшего лицом вниз на прибрежной отмели Активиста за волосы, оттащил его подальше от берега и окунул головой в воду. Некоторое время Шараев не подавал признаков жизни, потом вдруг начал конвульсивно биться, булькая и пуская пузыри. Одинаковый, бешено скаля безупречные зубы, удерживал его голову под водой.
Кровь, сочившаяся из порезанных крыльев его носа, редким дождиком капала в реку.
– Не увлекайся, Одинаковый, – не оборачиваясь, сказал ему Кудрявый. – Спроси, может, он передумал?
Одинаковый рывком выдернул голову Активиста из воды.
– Кудрявый спрашивает: может, ты передумал? – прорычал он.
Виктор мучительно закашлялся, тряся головой и разбрасывая во все стороны тяжелые ледяные брызги. Потом его вырвало водой пополам с кровью, и наконец он нашел в себе силы едва слышно прохрипеть:
– Да.
– Он говорит, да! – продублировал его ответ Одинаковый.
– Хорошо, – сказал Кудрявый. – Оставь его.
Одинаковый выпустил волосы Виктора, и тот снова упал в воду, едва не захлебнувшись. Пока он слабо барахтался на полуметровой глубине, борясь за свою жизнь, его мучитель успел легко и словно бы вовсе без напряжения вскарабкаться на обрыв. Кудрявый жестом отпустил его, и Одинаковый зашагал к джипам – переодеваться и заклеивать пластырем порезы на физиономии.
Прошло не менее получаса, прежде чем Виктору удалось взобраться на низенький, высотой чуть больше человеческого роста обрыв. Несколько раз он срывался, с плеском падая обратно в воду и увлекая за собой целые груды песка. Но в конце концов и эта пытка кончилась, и он обессиленно вытянулся на краю обрыва, положив голову на откинутую в сторону руку.
Кудрявый к этому времени успел расправиться с шашлыком и теперь, развернувшись лицом к реке, с интересом наблюдал за потугами Активиста, мелкими глотками попивая благородный скотч и покуривая американскую сигарету. Когда Шараев выполз наконец на край обрыва и улегся там, тяжело дыша и закрыв глаза, Кудрявый снова заговорил:
25 
