Мальчишка терпеливо выждал паузу и начал свой рассказ. В это время состав неохотно со скрипом тронулся с места. Виктор сжал пальцы провожатого.
— Надеемся только на людей. Если у кого-то есть возможность помочь, будем благодарны, — закончил тот и шепнул слепому. — Спокуха. Через пару станций слезем, покатим обратно.
* * *
Шеф не стал никак комментировать неудачу с Женьшенем. Похоже, он не слишком рассчитывал на успех.
— Семеро за четырех. Нормально. А этого специалиста мы еще достанем.
Зато Крапива не находил себе места. Оставшись наедине с Рублевым он спросил:
— Что это было, Иваныч? Гипноз?
Комбат никогда не верил в целителей, экстрасенсов, колдунов и прочих, по его мнению, шарлатанов. Но сейчас оставалось только пожать плечами. Как Женьшеню удалось заморочить всех, кто находился в доме? Не прикасаясь, даже не глядя. Столбняк держался еще полчаса после того как он исчез.
— Не знаю. Бред какой-то.
Чуть ли не впервые в жизни Комбат ощутил собственную беспомощность.
— Захотел — кастрировал бы нас всех прямо там, на месте, — сказал Крапива. — Нет, такого сблизи не замочишь. Надо на расстоянии караулить с оптическим прицелом. Хотя.., от него всякого можно ждать. Поймаешь в перекрестье и будешь сидеть, ушами хлопать.
Не было чудодейственной способности, которую Крапива отказался бы сейчас признать за недавним противником.
Рублев промолчал. Он точно знал, что у них с Женьшенем еще состоится очная ставка. Сейчас он внимательно разглядывал пропуск с цветным фото и двуглавым орлом на печати. Пропуск в Думу — его только что вручил шеф.
— Я бы лучше Кремль пошел брать в одиночку, — признался Крапива. — Ты тоже там долго не удержишься: тоска заест. Видел я пару раз по телеку. Все чистенько, гладенько, битте-данке. Все с умным видом — галстуки, папочки. Тоска. Какая там у телохранителей работа, кому на фиг нужны эти депутаты? Помяни мое слово — запросишься обратно.
— Поживем-увидим, может ты и прав…
Через час Комбата подбросили на машине к серому монолиту бывшего здания советского Госплана. В двери Думы он вошел уверенно. Не оборачиваясь к охране продемонстрировал свежий пропуск. Просторное фойе было залито светом. Широкая лестница, штучный паркет, облицованные мрамором колонны и стены. У кого-то брал интервью корреспондент с меткой ОРТ на микрофоне. Кто-то, усевшись в кресло, углубился в чтение толстой газеты с таблицами, отпечатанными бисерным шрифтом. Деловитой походкой проследовала куда-то женщина в черном брючном костюме — словно посол верительную грамоту, она несла единственный листок бумаги.
В пустой кабине абсолютно бесшумного лифта Рублев поднялся на четвертый этаж. Постучал в дверь с табличкой «Малофеев Олег Евгеньевич. Фракция ЛСПР». Ему открыл молодой человек с рыжими усиками и дымящейся чашкой кофе в руке. Мельком взглянул на пропуск.
— Понятно. Олег Евгеньевич сейчас на пленарном заседании, скоро освободится. Проблем внизу, с охраной не было?
— Нет, — коротко ответил Рублев.
— Проходите.
Комбат очутился в приемной, отделанной дубом и карельской березой. Секретарша считывала с экрана компьютера очередные сообщения, полученные по электронной почте. Оторвавшись на секунду, она приветствовала нового сотрудника ослепительной улыбкой.
Справа и слева от ее стола находились две двери.
Одна, плотно закрытая, очевидно, вела в кабинет Малофеева. Рублева пригласили пройти в другую. Смуглый бородач в черных лакированных туфлях и белых носках перебирал янтарные четки с мохнатой кисточкой. Он разговаривал по телефону и недовольно посмотрел на Рублева, Молодой человек успокоил его безмолвным жестом.
— Состав должен был прийти вчера, — раздраженно заявил в трубку бородач. — Пятьдесят цистерн. Я уже. плачу неустойку.
Комбат остановился возле окна. Совсем рядом, невидимые за громадой гостиницы «Москва», памятник Жукову, Красная площадь, Спасская башня. Самое сердце России. Живя в столице, Рублев редко, раз в год выбирался в центр. И обязательно выходил на эту площадь с голубыми елями, краснокирпичными стенами, золотыми луковицами, выглядывающими из-за кремлевской стены, непривычным трехцветным стягом. Чтобы еще раз дать себе отчет, во имя чего он проливал свою и чужую кровь в Кандагаре и Панджшерской долине, на Кавказе и Балканах.
Конечно, Россия везде Россия. И в степи, и в тайге, и в захолустном городишке. Но здесь все-таки средоточие, вершина, с которой просматривается огромная страна от Тихого океана до Черного моря.