Тяжелый лом ударился в металлическую дверцу, а нападавший полетел на длинноволосого.
Несколько ударов ногами – и оба они скорчились на полу. Носком ботинка Глеб отшвырнул бритву в угол и бросился за третьим шулером, убегавшим по коридору. Он настиг его в три прыжка и, схватив за шиворот, развернул к себе лицом.
– Мужик, мужик, ты чего? – запричитал шулер. Глаза его были широко открыты и буквально остекленели от ужаса, язык парализованного страхом мужчины едва ворочался во рту.
– Есть еще вопросы?..
– Мужик, да я ничего, я…
Глеб рванул его так, что затрещал воротник пиджака, и поволок за собой. Затем бросил на пол.
Даже не пытаясь сопротивляться, жалобно скуля, шулер пополз в угол – туда, где лежала бритва, он надеялся схватить ее. Глеб опередил его, подхватил бритву с пола и с размаху ударил лезвием о дверную ручку. Закаленная сталь легко сломалась, словно лезвие было сделано из стекла, обломки со звоном упали на металлическую подножку. А Сиверов припечатал ботинком руку шулера, которой тот тянулся к бритве. Шулер взвыл от боли и досады: даже для обыкновенного человека повредить руку, значит, наполовину выпасть из жизни, а для шулера это означало полную потерю трудоспособности.
– Руки! – крикнул Сиверов.
Длинноволосый сжался, спрятав ладони под себя.
Он был готов терпеть удары в спину, в живот, в голову, – лишь бы оставили в покое кисти.
– Руки! – приказал Сиверов, поддав лежащего ногой.
– Мужик, все, мы поняли, что напоролись.
– Ты еще скажи, больше не буду, – Глеб нагнулся и, схватив длинноволосого за рукав, вытащил его руку, в которой еще совсем недавно была зажата бритва. И вновь каблук опустился на пальцы.
Третий шулер уже смирился со своей судьбой.
Стоило Сиверову лишь посмотреть на него, как он сам вытащил из-под живота дрожащую правую руку и положил ее на рифленый металлический пол вагона, затем, зажмурившись, сжал зубы и приготовился к удару.
– Живи, урод! – бросил через плечо Сиверов, выходя в коридор и захлопывая дверь.
Шулер никак не мог поверить в свое спасение.
Он боялся подвоха, боялся, что стоит открыть глаза, и мучитель вернется. Он стоял на коленях и ждал.
Первым поднялся длинноволосый, прижимая кисть к животу и морщась от боли.
– Ты только посмотри, Паша, – причитал его приятель, прикасаясь кончиками пальцев к сломанной руке, – этот гад мне кость раздробил!
Шулер, стоявший на коленях, наконец открыл глаза. Пошевелил пальцами, чтобы убедиться, что они целы; пальцы слушались.
– А меня… – затараторил он, – меня забыл.
Забыл обо мне!
– Козел! – сплюнул длинноволосый в сердцах и, схватив своего приятеля за руку, резко вывернул ее.
Хрустнул сустав. Избегая смотреть друг другу в глаза, они гуськом двинулись по коридору. Сдержанные стоны перемежались с руганью.
Сиверов вошел в свое купе. Командировочный сидел все в той же позе, в которой его оставили, и тупо смотрел на разбросанные по столу карты. Даже стук двери не привел его в чувство. – – Эй!
– …
Глеб сел напротив и постучал ладонью по столику. Командировочный встрепенулся, посмотрел на Сиверова ничего не понимающими глазами, несколько раз моргнул, затем взгляд его стал более осмысленным и наполнился безмерной ненавистью. Пока Глеб разбирался с шулерами, горе-картежник успел о многом подумать, он проклял не только тот день, когда впервые взял в руки карты, но и самого себя, а главным образом того, кто унес его деньги.
– Что, хреново? – грубовато спросил Сиверов.
– Хреново, – покачал головой командировочный. – И зачем я только сел играть? – он приподнялся, будто собрался уходить, а затем безвольно опустился на полку.
– Резонный вопрос.
– Водки нет? Забыться хочется. Напился бы до чертиков, чтобы ничего не помнить. А приеду в Питер, как-нибудь выживу. Хотя… Я ведь никого не знаю.
Сиверов достал бумажник, вынул из него деньги и принялся сортировать купюры. Это было несложно сделать: рубли и гривны ставил только командировочный, тогда как Глеб и шулеры играли исключительно на доллары. Каждую купюру командировочный провожал тоскливым взглядом, глаза его бегали, но прикоснуться к деньгам он не пытался. Сиверов спрятал доллары в портмоне и протянул командировочному пачку рублей.
– На, держи.
– Что? – тот замер, не решаясь поверить.
– Держи, говорю, свои деньги.
– Да… Что?