Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
44 
— Мы с тобой совсем сумасшедшие. Такая ночь, а мы говорим о политике!..
Шестаков смущенно улыбнулся:
— Ты первая начала… А потом, ничего не попишешь, Леночка: для кого-то это политика, а для нас с тобой — вся наша будущая жизнь. Да и сегодняшняя, собственно. Давай-ка подсластим ее!
Лена удивилась:
— А как?
— Залезь, пожалуйста, ко мне в верхний карман — у меня руки грязные…
Лена достала из кармана Шестакова аккуратный бумажный пакетик.
Развернула — а там пять кусков сахара!
— Ой, Коленька, сахар! Где же ты его достал?
Шестаков сказал торжественно:
— Мадемуазель Элен, это вам вместо цветов!
Лена сказала грустно:
— Они здесь, к сожалению, в это время не растут…
Шестаков покачал головой:
— К сожалению. А что касается сахара, то я его у Сергея Щекутьева выменял на банку гуталина. Он ведь неслыханный франт, а мои сапоги Иван Соколков — он их звал «кобеднишними» — давно загнал.
Лена с удовольствием разгрызла кусок сахара, со смехом сказала:
— Ой, как вкусно! Я, когда была маленькой, очень сласти любила…
— Я тоже!
— Стяну чего-нибудь на кухне, залезу в угол дивана в отцовском кабинете и требую от него сказку!
— А он тебе рассказывал сказки?
— Папа рассказывал мне одну сказку, бесконечно длинную, он ее сам для меня придумывал… — В голосе Лены слышалась любовь к отцу. — Про витязя Циклона, который полюбил сказочную фею Цикломену и все время воевал из-за нее со злым принцем Антициклоном. Я уж не помню, чем там у них закончилось соперничество…
Шестаков долго смотрел ей в глаза… Так долго, что она покраснела. И спросила:
— Ну что ты так на меня смотришь?..
— Я помню, чем закончилось, — весело сказал Шестаков. — Циклон подстерег на архангельском пирсе Цикломену и, не снимая рабочей робы витязя, признался ей в любви. А потом поцеловал в сахарные уста…
Берс тщательно прицелился из револьвера, подняв его на уровень лица.
Плавно нажал спусковой крючок.
Раздался выстрел, и вбежавшему в комнату Чаплицкому представилось невероятное зрелище: голова Берса со странным стеклянным звоном разлетелась фонтаном сверкающих колючих осколков.
Чаплицкий застыл на месте.
Придя в себя, медленно спросил:
— В чем дело? Вы с ума сошли, Берс?
Берс задумчиво рассматривал револьвер, стоя перед разбитым зеркалом.
Потом так же медленно ответил:
— Насколько я могу судить, нет… Пока…
— Тогда зачем?..
— Мне пришло в голову, что никому не удается увидеть собственную смерть… как бы со стороны.
Чаплицкий прищурился:
— И вы решили порепетировать перед зеркалом?
Берс с отвращением бросил револьвер на диван.
— Да. Человек должен знать, как он выглядит, отправляясь ад патрэс…
— Возрадовались бы ваши праотцы, ничего не скажешь, — насмешливо протянул Чаплицкий.
Берс нехотя покосился на него:
— У вас есть ко мне претензии?
— Ну что вы, сэр… Не то слово… Н-но… — Он пожевал губами, будто подбирая слова.
— Да?
— Выражаясь поэтически, в прелестном бутоне вашего цветочка сидит здоров-у-ущий червяк. Вы клонитесь долу, как Пизанская башня…
Берс безразлично возразил:
— Ну, допустим. Я — как Пизанская башня. Клонюсь. А вы несокрушимы, как Гибралтарская скала. Допустим… Но если не так… аллегорически?
— Пожалуйста. Наша бедная родина истекает кровью, а ее защитник репетирует собственную кончину перед зеркалом, как… простите меня… как провинциальный актер!
— У вас есть для меня более интересное занятие? — задиристо спросил Берс.
Чаплицкий спокойно ответил:
— Есть. Сегодня на рассвете в Архангельский порт прибыл транспорт «Руссель». Он доставил из-за границы котельный уголь, на котором большевистский караван пойдет за сибирским хлебушком.
— И что?..
Чаплицкий присел к столу.
— Если вознести транспорт к небесам… а говоря точнее, опустить его на дно морское… Вопрос о хлебном походе просто закончится.
— Вы хотите поручить это мне? — спросил Берс вяло.
Чаплицкий испытующе посмотрел на него:
— Видите ли, в этом деле есть опасность, конечно…
Берс выставил вперед ладони:
— Не надо! Я не гимназистка, господин каперанг. И вообще, мне сильно надоела вся эта оперетта… так что я давно готов… вознестись.
Чаплицкий продекламировал:
44 
