– Предположим. Ну а в чем же тут твоя вина?
– Моя вина в том, что иногда я вела себя с тобой так, как будто я тоже тебя люблю.
– Так…
Мы оба замолчали, глядя на розовые ледники. Над зубчатыми вершинами гор появился краешек солнца, и воздух над озером, еще по-утреннему полный влаги, просветлел и засверкал. Откуда-то прилетели чайки и начали носиться над водой, купаясь в утреннем свете.
– А я хотел жить здесь, в общине, с тобой, с бабушкой и с нашими детьми, Сандра. Но я не стану конкурировать с таким женихом, которого ты для себя выбрала. Это не получится.
– Но в общине есть хорошие незамужние девушки. Ты мог бы…
– Нет, кара Сандра. Этого не будет. Я просто уеду обратно в Мерано и буду там жить один.
– А чем ты будешь заниматься, Леонардо? Неужели опять засядешь за персоник и уйдешь в Реальность?
– Конечно, нет! В мире еще остались настоящие христиане, не все ушли в горы. Я их найду с помощью Миры, а дальше видно будет. Может быть, найду возможность снова заниматься макаронами. Обо мне ты не беспокойся, пожалуйста. Я буду иногда сюда приезжать – к тебе и к бабушке, – он поднялся со скамьи и поглядел на озеро. – Как хороши чайки на рассвете, правда?
– Да, правда… А ты на меня не сердишься, мио Леонардо? У нас с тобой все в порядке, мы друзья? Ты меня простил?
– Конечно, кара Сандра. Я тебя простил. Спокойно готовься к исповеди и причащайся. Я рад, что завтра буду прислуживать в алтаре. И помни: со мной у тебя всегда все будет в порядке, тебе ни о чем не надо беспокоиться. Сегодня тем более. Иди в церковь!
Я ушла, оглядываясь. А Леонардо смотрел на чаек и на меня ни разу не оглянулся,
До воскресенья я уже больше ни о чем не думала, только молилась и молилась, одна и с бабушкой. С нею вместе мы читали огромнейшее Правило к причащению, в котором каждое, ну буквально каждое слово было про меня!
На литургию я шла как во сне, меня шатало от страха, от волнения и немного от голода, ведь я всю эту неделю ничего не ела и почти не пила. Пока не запели Херувимскую, я ужасно себя чувствовала, и в какой-то момент на меня напал такой страх, что я чуть не убежала из церкви, а потом вдруг что-то переменилось, меня будто ангелы приподняли па руках, и дальше всю литургию я мыслью и душой летела, как птичка, и долетела до счастливого мгновения: я подошла к Чаше со всеми причастниками и после стольких лет снова приняла Тело и Кровь Христовы. Когда, выслушав благодарственные молитвы, я вышла из церкви, ко мне первой с поздравлениями подошла бабушка, а потом матушка Руфина и Леонардо, уже успевший снять свой белый стихарь. За ними все сестры, общинники, Лара и дядя Леша с дочкой на руках – все радовались за меня и поздравляли. Я едва их всех слышала. Потом я долго ходила одна по берегу, прислушиваясь к тому, что происходило во мне, и молясь: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, слава Тебе!».
Только через два дня я заметила, что Леонардо не показывается мне на глаза. Я спросила о нем бабушку.
– Леонардо? А он уехал, детка.
– Как это уехал! Не простившись со мной?
– А зачем тебе с ним прощаться? Ты у нас в монастырь собралась, нечего тебе с молодыми людьми сантименты разводить.
– Бабушка! Как ты не понимаешь – это же Леонардо! Ты знаешь, сколько он для меня сделал, как он меня любит?
– Догадываюсь. Но, как говорится, дальние проводы – лишние слезы.
– Когда он уехал?
– Сегодня рано утром.
– Так. Бабушка, ты можешь еще разок дать мне свой джип?
– Зачем он тебе?
– Я должна догнать Леонардо и… проститься с ним как следует!
– Не дам я тебе джип.
– Почему, бабушка?
– Во-первых, потому что будущей монахине не следует кокетничать с молодыми людьми. Ты его прогнала? Все, пусть уходит. Во-вторых, мне жалко Леонардо. Не забывай, он и мой друг тоже, не только твой. Я не хочу, чтобы он лишний раз мучился. Человеческое сердце не игрушка. Пускай он поскорей тебя забудет и найдет себе другую девушку. Без фантазий. А в третьих, у меня нет джипа.
– Куда же он делся?
– Я отдала его Леонардо. Между прочим, насовсем. Подарила.
– Ах, так…
– Да, так! Постой, ты куда это подхватилась бежать?
– К матери Евдокии! Попрошу у нее мобишку, раз ты так… раз ты такая, бабушка!
– На мобиле джип не догонишь, дорогая моя. Если только не…
Но я не стала ее слушать и убежала, хлопнув дверью.
Мать Евдокия сидела у себя в келье и что-то писала.
– Мать Евдокия, одолжите мне монастырский мобиль!