– И ты не пленник, а гость дорогой! – ответил Ермак. – Пожалуй за стол с дальнего бранного поля!
Специально для приема плененного Маметкуля поставили на берегу большой белый шатер, крытый войлоком. Пленник с любопытством огляделся. Знакомый шатер – никак от Таузана казакам достался.
Первый ковш меда поднял Ермак.
– Послужили наши казаки Богу и Руси! – вымолвил атаман. – Помянет еще нас русский человек, когда придет на сибирскую землицу. Так за воинство, живот свой тут положившее!
– Да будет так, Ермак Тимофеевич, – откликнулся отец Вакула и приложился к меду.
Маметкуль поколебался мгновение, но встал и поднял ковш:
– За всех вас и Ермака!
Вскорости казаки запели и каждый, кто чем мог, хвалиться начал. Даже захмелевший Маметкуль в спор полез:
– Где найдешь лучших лучников? Да только у нас в земле Сибирской! Стрела, как игла, пронижет дуб.
– Все верно, добрые у тебя лучники, царевич, – в охотку согласился Ермак. – Много нашего храброго люда побили они, немало наших перекалечили. Но дозволь сказать: не пронизать стреле дуба, а вот свинцовой пчелкой глубоко врежешь! Глянь, царевич!– за поясом у Ермака две пищали были с чеканными стволами. Взглянул на них Маметкуль и лицом потемнел:
– Для храбреца милее сабельный бой. Нет на свете лучше сибирских клинков.
– Погоди! – протянул мускулистую руку Ермак и предложил: – Уж коли на то пошло, в деле и испытаем. Айда на простор!
Они вышли из шатра на берег, осиянный майским солнцем. Стали друг против друга.
– Моя сабелька справной работенки. Не солжет против себя! – уверенно вымолвил Ермак, подкинул серебряную монету и на лету рассек ее пополам.
Маметкуль просиял, но тут же крикнул:
– А моя – лучше! Гляди!
Он засучил широкие рукава бешмета[7], подбросил деревянный шар, услужливо поданный ему отцом Вакулой, и мгновенно, на лету, прошел через него острием сабли; не дав затем распасться половинкам, царевич снова сверкнул клинком, и шар распался уже на четыре части.
– Любо! Хороша рубака! – похвалил Маметкуля отец Вакула.
– Да, в честь с таким тягаться! – согласился Ермак и велел добыть длинный волос из конского хвоста. Принесли волос и доску гладкую. Ермак сам опоясал доску волосом, выхватил вновь саблю, блеснул глазами и так ловко прошелся лезвием вдоль, что волос распался надвое.
– Эдак мы с Ванькой Машковым в юности шалили, – весело сказал он, вспомнил друга и тут же помрачнел…
А Маметкуль даже онемел от изумления. Затем, придя в себя, сказал:
– Велика верность твоих очей! На острие моего клинка – синий пламень! Полюбуйся! – он бросил волос на лезвие и тот сразу распался, будто и в самом деле его коснулся синий пламень.
– Добра закалка! – по достоинству оценил клинок Ермак и зазевался.
На глазах у стражи царевич бросился бежать. Он влетел в воду, еще миг и… свобода. И в это мгновение Вакула вскинул пищаль.
– Стой, не гоже! Не уйдешь! – закричал казачий пастырь и, видя, что Маметкуль не слушается, прицелился и выстрелил. Пленник беспомощно рухнул в воду.
– Эх, подбили-поранили! – загомонили казаки. – И кому мила неволя? – вместе с Вакулой они выволокли раненого царевича на берег, отнесли в шатер. Перевязали, дали глотнуть меду.
Царевич лежал, вытянувшись, безучастный и равнодушный ко всему.
Ермак склонился над пленным.
– Я тебя даже понимаю, – грустно проговорил он. – Планида[8] у меня, верно, такая: всяк от меня на волю утечь думает. Ну, да с тобой не выйдет. Отправлю тебя за Каменный Пояс, в Москву. Пусть царь с тобой разбирается.
Маметкуль вскинулся и крикнул:
– Убегу я!
– Куда побежишь-то? – с усмешкой отозвался Ермак. – В Москве тебе вольней будет, нежели здесь. Да и от стрелы своих же погибнуть можешь. А Сибирь стала русской землей, другое время здесь настает.
– Я подыму племена, верные мне, и верну степи! – в запальчивости перебил пленник.
Ермак прищурился недобро:
– Не ты ли мне только что в верности клялся? Не пойдут за тобой, царевич! – усмехнулся атаман. – Надоело остякам да вогулам ясак[9] платить хану! Пойми ты, горячее сердце, ушло оно, твое время, ушло… Поедешь в Москву! – вдруг резко закончил атаман и отвернулся от Маметкуля.
Приготовили ладью отдельную, убрали коврами и усадили в него плененного царевича. Иван Кольцо с тремя десятками казаков отправились к Строгановым. Ладья уплывала все дальше и дальше, с каждым взмахом весел обращаясь в далекую точечку на широкой реке, и, наконец, растаяла в серой мути туманов.
7
Бешмет—верхняя распявшая мужская одежда.
8
Планида – судьба.
9
Ясак – натуральный налог, которым облагались народы Сибири.