– Ну, я слушаю вас, Леонид Васильевич.
– Дай мне сигарету.
Подберезский подал пачку, Бахрушин посмотрел на сигарету, словно бы это было что-то страшное, словно это был яд.
– А вот Рублев бросил курить.
– Да, курить он, возможно, бросил, и навсегда, – щелкнув зажигалкой, Бахрушин затянулся. – Так вот, Андрей, врачи говорят, единственное, что они смогут сделать, так это облегчить страдания Комбату.
– И больше ничего? – задал вопрос Подберезский.
– Ничего.
– А он сам? Сам Комбат?
– Сам он уже ничего не сделает. Возможно, было бы лучше, если бы его не нашли у остановки и если бы он… – Бахрушину не хотелось произносить слово «умер», но он, как человек здравомыслящий, понимал, что Комбат – уже не боец, что постоять за себя Рублев больше не сможет, это растение, овощ, который может существовать лишь от дозы до дозы, и каждый раз дозу нужно увеличивать, иначе он будет страдать, – страдать невероятно.
Подберезский это тоже понимал, но не мог смириться с тем, что его командир, его друг, человек, который был ему дороже, возможно, родного отца, находится в безвыходной ситуации.
– Слушай, Леонид Васильевич, – вдруг обратился к полковнику ГРУ Подберезский на «ты», – а если я его заберу отсюда?
– Ты что, Андрей, будешь покупать для него наркотики, станешь пичкать ими Рублева и ждать, когда он умрет?
– Еще не знаю, Леонид Васильевич… Что-то же надо делать!
– Лучше будет, если ты его оставишь в покое. И пусть им занимаются врачи.
– Леонид Васильевич, это то же самое, что бросить раненого, пусть даже смертельно раненого, друга на поле боя!
– Не говори, Андрей, так красиво. Я и без тебя все прекрасно понимаю, мне тоже Рублев дорог, но выхода пока я не вижу.
Они сидели в больничном коридоре на топчане, обтянутом дерматином, курили и боялись смотреть друг на друга.
Сигареты дрожали в пальцах мужчин.
А Комбат там, за двумя дверями, корчился в страшных мучениях и шептал одно-единственное слово:
– Дозу.., дозу.., дозу…
Но никто его не слышал. Он кричал, скрежетал зубами, рвался. Но ремни были крепкие, ведь с подобными случаями врачи госпиталя сталкивались. Они знали, этот больной будет дергаться до тех пор, пока ему не сделают инъекцию. Но и инъекция спасет его не надолго: два-три часа от силы, а затем опять человек будет страдать. Да, Валерий Грязнов добился своего, он уничтожил Комбата, и самым страшным способом. Он сделал Рублева заложником наркотиков, зависимым от героина, сделал его смертельно больным.
Единственное, на что не рассчитывал Грязнов, так это на то, что Комбат выживет. Вернее, ошибся не сам Грязнов, просто он не учел жадности санитара по кличке Хер Голова, который украл ампулу, предназначенную для Комбата, – украл и уже успел извести наркотик.
– Леонид Васильевич, договорись с врачами, чтобы они отдали Рублева мне.
– А зачем он тебе?
– Не знаю, но я попробую что-нибудь сделать.
– Что же ты сможешь сделать, Андрей?
– Пока не знаю, но и оставлять его здесь навсегда не хочу.
– Напрасно, – произнес Бахрушин, посмотрел на окурок, не зная, куда его деть. – Хорошо, я договорюсь.
– Спасибо, Леонид Васильевич.
– Не за что, – Бахрушин махнул рукой, махнул беспомощно, как "взмахивает поврежденным крылом птица, которая не может улететь, но которая видит надвигающуюся опасность.
И действительно, Бахрушин смог договориться, и Комбата Подберезский забрал. Он увозил его, привязанного к качалке, увозил в свой подвал, где помещался тир. Подберезский, делая это, даже не предполагал, какие ужасы его ждут и что ему предстоит увидеть и узнать.
Лишь на третий день, уже находясь в подвале, Комбат осознал, правда, возможно, не полностью, что с ним произошло. Он почти ничего не помнил, даже то, что было с ним до встречи с Грязновым, все терялось в глубинах сознания. Трудно было поверить, что этот изможденный, страшный человек, постаревший лет на двадцать, еще недавно был сильным мужчиной, бесстрашным, готовым рисковать собственной жизнью.
Сейчас это была развалина, дрожащая и гнусно клянчащая у Подберезского:
– Дозу.
Слово «доза» стало для Подберезского самым ненавистным и самым страшным из того, что он слышал.
– Андрей, дозу.., дозу…
– Комбат, Иваныч, батяня, приди в себя!
– Я в себе, Подберезский, я все знаю, все понимаю.
Дай дозу, не могу!
– Нет, Комбат, нет! Держись!