76 
— Ты изменился, — повторила она, сделав глоток из бокала. — Только не пойму, в какую сторону. Но в том, что у тебя неприятности, я не сомневаюсь.
— Еще бы, — хмыкнул Чиж, совершая хищные круговые движения нацеленной вниз вилкой над тарелками и блюдами. — К такому выводу не придет разве что слепой… При моей-то роже!
Он вонзил вилку в очередную отбивную, отправил в рот до неприличия большой кусок и мечтательно закатил глаза.
— Ммм, — промычал он. — Мммммм!!!
Госпожа генеральша поморщилась, как делала всегда, когда Чиж в неподходящий, с ее точки зрения, момент принимался валять дурака.
— Перестань паясничать, — потребовала она, — и объясни, что с тобой происходит.
Чиж начал жевать быстрее. Жена терпеливо ждала. Он проглотил недожеванное мясо, едва не подавился, хотел было запить это дело вином, но вовремя спохватился и отдернул руку.
— Даже не подумаю, — спокойно сказал он. — Во-первых, это служебная тайна, а во-вторых, с некоторых пор мои проблемы не касаются тебя. Возможно, это звучит чересчур грубо, но это действительно так.
Внутри у него все болело, и виноваты в этом были вовсе не ушибы. Ему приходилось прилагать нечеловеческие усилия к тому, чтобы боль была незаметна снаружи, и он вовсе не был уверен, что это у него получается. «Ай-яй-яй, — подумал он. — А я-то, дурак, был уверен, что все уже прошло и забылось. Банально, но факт: эта встреча похожа на… На что, собственно? Ну, допустим, оттяпали человеку ногу или, скажем, руку, а через полтора года он вдруг обнаруживает, что его ампутированная конечность не похоронена, не сожжена, не отдана в анатомический театр, или что там они еще делают с отрезанными руками-ногами… Ничего подобного! Ее пришили к чужому телу, она отлично прижилась и великолепно себя чувствует. За полтора года ты уже привык считать свое увечье чем-то само собой разумеющимся, а тут вдруг видишь: ба, да это ж моя рука! Или нога… Отдайте, сволочи! Не имеете права! А они тебе: имеем, дружок, закон на нашей стороне, да и конечности твоей, сам видишь, на новом месте лучше, чем с обой…»
«Сантименты», — подумал он, глядя, как его бывшая жена мелкими глотками пьет вино. Она пила медленно, опустив глаза в бокал, и он в очередной раз поразился тому, какая она все-таки красивая. Королева. Она всегда была королевой, а теперь, после полутора лет относительно спокойной жизни со своим генералом Жорой, стала просто чертовски хороша, — так хороша, что Чиж не мог понять, как это она в свое время вышла за него замуж и пятнадцать лет прожила с ним.
Есть ему вдруг расхотелось. Он встал из-за стола, подошел к окну и стал смотреть в темноту, где яркими зеленовато-голубыми звездами горели редкие фонари и светились разноцветные прямоугольники окон. У него за спиной щелкнула зажигалка, потянуло дымком. «Это еще что за новости?» подумал Чиж.
— И давно ты начала курить? — не оборачиваясь, спросил он.
— Давно, — сказала она. — Что-то около полутора лет. Как-то мне тогда было…
Она оборвала начатую фразу, помолчала какое-то время и заговорила снова.
— Собственно, в Москве мы проездом. Георгия переводят в Выборг. Мы пробудем здесь неделю или немного меньше… Не знаю, сколько точно, это зависит от того, как пойдут дела. Я решила… гм… решила зайти и отдать тебе ключи от квартиры.
— В Выборге красиво, — сказал Чиж.
— А за ключи спасибо. Я свои потерял. Как раз сегодня, представляешь? Так что тебя мне сам Бог послал.
Он замолчал, не зная, что еще сказать. Молчание росло и крепло, становясь несокрушимым, как Великая китайская стена. В этом было что-то не правильное, но Чиж не понимал, как можно изменить то, что уже состоялось. Все было решено, все сказано, мосты догорели и рухнули, и двигаться можно было только вперед — навстречу Сапсану, Хромому, депутату Кондрашову и киллеру по кличке Абзац.
Он закурил и, наблюдая за отражением красного огонька своей сигареты в черном оконном стекле, слушал, как стучали по паркету острые каблуки ее туфель. Он слышал, как она вызывала по телефону такси. Потом в прихожей звякнула о полочку связка ключей. «Надо бы проводить», — подумал Чиж, но оборачиваться было тяжело. Стоять у окна, курить и смотреть в темноту было легче.
— Ты меня проводишь? — послышался из прихожей ее голос, как всегда уверенный и ровный.
— Да, — сказал он, гася в пепельнице сигарету. — Да, конечно.
Перед уходом она легко коснулась губами его щеки и тут же стерла оставленный губной помадой след носовым платком, который, оказывается, был предусмотрительно зажат у нее в кулаке.
76 
