– А вы не боитесь, что на суде он расскажет о проекте «Зомби»? – осведомился Глеб.
– Не боюсь. Такой организации – КГБ СССР – больше нет в природе. На сегодняшний день только ленивый не бросил в нее камень, так что пятном больше, пятном меньше – никакой разницы. Пятна-то все равно на трупе! И потом, говоря о проекте, ему придется рассказать и о том, сколько раз и кому он этот проект продал.
– Вы думаете, он им торговал?
– А откуда, по-твоему, у него такие деньжищи и связи? А террористы-смертники? Ты заметил, что на протяжении буквально нескольких лет их численность возросла настолько, что подобные теракты стало уже невозможно замалчивать? По-твоему, все они – религиозные фанатики?
– Если не хотите, чтобы он говорил о «Зомби», за что же тогда вы его собираетесь судить? – резонно заметил Сиверов.
Генерал поморщился.
– Найдется за что. Тоже мне, вопрос. Как говорится, отсутствие у вас судимости – не ваша заслуга, а наша недоработка. В конце концов, с точки зрения закона применение метода «Зомби» не выходит за рамки… ну, ты понимаешь чего.
– Понимаю, – вздохнул Глеб. – Значит, эта сволочь все-таки останется жить…
– Там видно будет, – расплывчато ответил генерал. – Но, повторяю, делать из него мученика я не позволю даже тебе и даже за твои собственные деньги… Кстати, а почему ты заплатил ему из своего кармана?
– Да уж не для того, чтоб получить право заказывать музыку! – довольно резко ответил Сиверов. – Просто вы бы вряд ли выдали мне на руки такую сумму. И потом, я двое суток не мог вас найти. Где вас носило, товарищ генерал?
– Ездил в командировку, – туманно ответил Федор Филиппович. – Налаживал дружеские и профессиональные контакты с коллегами из ближнего зарубежья. А заодно, просто по ходу дела, законопатил по крайней мере одну нору, через которую эта крыса могла от нас ускользнуть. У него ведь, если я правильно тебя понял, очень скоро возникнет желание сменить место жительства. Так вот, географию я ему малость урезал.
– Так-так, – сказал Глеб, с уважением покосившись на генерала. До сегодняшнего дня он и не подозревал, что Потапчук, во-первых, принял эту историю так близко к сердцу, а во-вторых, все еще, оказывается, время от времени лично занимается оперативной работой.
– Вот, – продолжал Федор Филиппович, вынимая из внутреннего кармана плаща и протягивая Глебу какую-то фотографию, – возьми. Вдруг пригодится?
Пристроив фотографию на ступице рулевого колеса, Глеб сдвинул на лоб темные очки и вгляделся в изображение. Фотография представляла собой портрет незнакомого Сиверову мужчины лет пятидесяти или пятидесяти пяти, с зачесанными назад, заметно поредевшими светлыми волосами и угрюмым, но располагающим, прорезанным глубокими вертикальными складками, темным от загара костистым лицом. Собственно, кожа этого лица казалась не столько загорелой, сколько продубленной солнцем, дождями, ветрами и морозами; кое-какие мелкие детали лица и одежды подсказали Глебу, что перед ним птица не слишком высокого полета. На заднем плане («Кстати, о птицах», – подумал он) виднелось размытое, не в фокусе, изображение какого-то большого гражданского самолета – как показалось Сиверову, «Ту-154». Вид авиалайнера и в особенности то обстоятельство, что фотограф явно намеренно поместил его изображение не в фокусе, словно это был какой-то секретный объект, вызвал у Глеба кое-какие ассоциации. Ассоциации эти настоятельно требовали уточнения, и он спросил:
– Что за фрукт?
– Иван Петрович Свирский, – ответил Потапчук. – Авиационный техник. С двухтысячного года возглавляет бригаду техников, которая обслуживает исключительно персональный самолет первого лица государства…
– Какого? – быстро спросил Глеб.
– Тебе это надо? – так же быстро откликнулся Федор Филиппович. – Радуйся, что не нашего… Так вот, с самого первого дня своей работы на президентском самолете этот Свирский получал две зарплаты: одну, как все, по месту постоянной работы, а вторую – догадайся, от кого?
Глеб молча ткнул пальцем в сторону высокого забора, что окружал резиденцию Грабовского. Федор Филиппович так же молча кивнул головой.
– Наш Б.Г. с незапамятных времен имеет официально подписанный контракт на проверку президентского самолета, – продолжал он. – Фактически он предсказывает, будет ли полет удачным, и называет возможную причину катастрофы, если вероятность таковой, по его мнению, существует. Свирский в разговоре со мной клялся и божился, что как минимум в пяти случаях, имевших место на его памяти, Грабовскому действительно удавалось предугадать реально существующие неисправности. Не знаю… Пусть это заявление остается на его совести. Да я и не отрицаю, что что-то такое в нем есть… – Федор Филиппович нахмурился, заметив скользнувшую по губам Сиверова ироническую усмешку, и твердо продолжал: – Меня интересуют факты. А факты таковы, что в большинстве случаев Свирский заранее получал от Грабовского инструкцию, в какой из систем самолета должна обнаружиться неисправность, а затем эту неисправность собственноручно организовывал – иногда заблаговременно, а иногда и прямо во время предполетного осмотра. Оборвать проводок, надломить трубку, повредить микросхему, устроить маленькое замыкание – в таком хозяйстве, как большой современный самолет, это совсем нетрудно сделать, и никто ничего не заметит.