Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
38 
— От воды, наверное. Вкус любого напитка, я где-то читал, определяется в конечном счете качеством воды, которая идет на его изготовление. Даже водка, — разглагольствовал Бобровский, пряча пиво в холодильник, — имеет свой вкус, определяемый исключительно водой. Ярмольник в «L-клубе» все «Урсус» рекламирует. И я ему верю — там используется вода из айсбергов. «Кристалл клеа» — совершенно чистая и безвредная. Я думаю, что водка неплохой в итоге получится… А, кстати, о водке. Может, тебе не пиво надо? Может, мне в гастроном сбегать?
— Иди ты! Меня сейчас, наверное, от одного вида этой гадости вырвало бы.
— Ну расскажи, как все прошло в больнице? За алкоголика приняли?
— Вроде да. Нелли Кимовна настоятельно советовала на работу в нетрезвом виде не появляться.
— Я надеюсь, ты пару раз ослушаешься госпожу начальницу? Тебе теперь придется периодически поддерживать свою репутацию алкоголика! — засмеялся Сергей, и Банда снова отмахнулся от него:
— Помолчал бы уж!
— Ладно, не злись. Пей свое пиво, а я пошел. Надо связаться с начальством…
* * *
— Разрешите, Виталий Викторович?
Получив сообщение из Одессы, Котляров тут же поспешил к Мазурину. Уж слишком большую надежду возлагали они на миссию Банды и уж чересчур многое поставили на кон.
— А, ты! Заходи. Что-нибудь новое?
— Да. Банда устроился, как только что сообщил Бобровский, на работу в 19-ю больницу Одессы. На должность санитара.
— Санитара? Это не входило в наши планы. Что он сможет узнать, будучи всего лишь санитаром? — Мазурин насторожился, услышав такую новость, и подозрительно покосился на Котлярова.
— Планы пришлось поменять, но Бобровский уверяет, что все будет отлично. Та девушка, помните, Дина Саркисян, которая…
— Помню.
— Она вроде бы толковая, если верить ребятам. Вынюхивает, расспрашивает кого только можно. Так. Вот, она будет работать на нас, так сказать, со стороны больных, а Банда — со стороны медперсонала. Судя по донесениям Бобровского, эта работа обеспечивает ему доступ во все отделения и помещения больницы.
— Ну, это уже лучше… Как ты думаешь, — генерал указал Котлярову на диван, приглашая садиться, а сам прошел к буфету и извлек оттуда бутылку коньяка и две маленькие рюмки, — Степан Петрович, у нас есть шансы вытянуть это дело? Не завалим, не испортим? Все получится?
— Мне кажется, что получится, Виталий Викторович. Не хочу сглазить, конечно…
— Кажется? Если кажется — креститься надо, полковник, а не операции разрабатывать.
— Нет, я не так выразился. Я уверен в успехе. Ребята, особенно этот Банда, — просто находка. Вы бы видели, как они работали на полигоне…
— Тренировочный центр со стрельбой и беготней — совсем не то, что ожидает их в Одессе.
— Боюсь, товарищ генерал-лейтенант, что без стрельбы там не обойдется, если только это дело хоть чуточку похоже на Львовское или Питерское. Мой Федоров там, в Питере, увяз капитально, система охраны информации от нежелательных свидетелей у преступников просто потрясающая.
— Ну-ну… А если провал? Если всплывет то, как мы заполучили этого агента — Банду? Если наверху, — Мазурин многозначительно ткнул пальцем в потолок, — дознаются, с каким оружием и с каким оборудованием отправили мы на юг человека, который даже не состоит в штате?
— Поэтому я и говорил, что его надо было оформить по всем правилам.
— Нельзя было, я тебе уже объяснял, почему.
— Да, конечно… Но вы не волнуйтесь, Виталий Викторович, все у нас выгорит. Зато представляете, какой резонанс, какой триумф нас ожидает, если…
— Тьфу-тьфу! — суеверно сплюнул Мазурин через левое плечо и наполнил рюмки «Белым аистом». — Тогда давай возьмем, как говорится, по малой. По доброй традиции — за удачу…
* * *
— Вызывали, Нелли Кимовна? — в дверь кабинета главврача просунулась красивая светловолосая головка с томными глазами и длиннющими, сильно накрашенными ресницами.
— Заходи и закрывай за собой дверь.
В кабинет скользнула невысокая и стройная девушка в белом халате, лет двадцати пяти. Тонкая талия, внушительный бюст и крутые бедра вкупе с длинными для ее небольшого роста ногами делали ее, Наташку Королькову, довольно соблазнительным объектом пристального мужского внимания.
К ее несчастью, способностью к сколько-нибудь серьезному сопротивлению девчонка не обладала, и когда она впервые поняла, чего же хотят от нее мужчины, ей было всего четырнадцать. В десятом классе в гинекологическом отделении этой самой больницы она сделала свой первый аборт, потом, уже во время учебы в медучилище, — второй.
38 
