Алена сосредоточенно вертела податливый руль, объезжая самые глубокие ямы. Приземистая машина тяжело переваливалась на ухабах, время от времени задевая днищем кочки. Тогда Юрий морщился, но Алена даже бровью не вела, и Филатов понял, что ему еще многому предстоит научиться, прежде чем он до конца постигнет смысл древнего афоризма: “Автомобиль – не роскошь, а средство передвижения”.
Они свернули еще дважды, забираясь все глубже в лес, а когда дорога под колесами окончательно превратилась в две узкие, поросшие высокой травой колеи, Алена остановила машину и заглушила двигатель.
По обе стороны дороги тихо шумела прозрачной листвой березовая роща. Впереди и сзади совсем недалеко темнели сосны, но здесь было светло от березовых стволов.
Алена сняла темные очки и небрежно бросила их поверх приборного щитка. Она повернулась к Юрию, улыбнулась и положила на его губы узкую прохладную ладонь, не дав заговорить.
– Давай помолчим, – сказала она. – Не надо ничего говорить, ты опять все испортишь. Не пытайся сбежать. Теперь я тебя никуда не отпущу.
Глава 9
– У тебя нет ощущения, что вся жизнь прошла даром? – спросила Алена, не открывая глаз.
Юрий закурил две сигареты и протянул одну ей.
– Есть, – сказал он. – У меня сейчас множество разнообразных ощущений, в том числе и это. Но все-таки не вся жизнь, наверное. Мы ведь, помнится, целовались, на свидания бегали…
– Мальчишка, – сказала Лена. – Огромный мальчишка… Что это у тебя?
– Где?
– Да вот, на груди. Только не говори, что с лестницы упал.
– А что? И упал. На гвоздь.
– А говорил, что на полковника… Врать ты не умеешь, вот что я тебе скажу. И никогда не умел.
– Я не умею?! – возмутился Юрий. – Женька же поверил!
– Женька верит всему, что может поднять его в собственных глазах. Особенно когда дело касается тебя… И потом, это еще вопрос, поверил он тебе или нет.
– Зря ты на него наговариваешь. Он так обрадовался.., и вообще, нянчится со мной, как с отпрыском королевской фамилии…
– Наговариваю? Ну, может, и наговариваю. Где ты видел жену, которая упустила бы случай поперемывать мужу кости, лежа в постели с другим мужчиной?
Бицепс, на котором лежала ее голова, вдруг сделался каменным.
– Ну, Юрка! Ну, перестань, мне же лежать неудобно. Ты стал твердый, как дерево… Нет, ну нельзя же так! Сама ситуация его не шокирует, а вот описание этой ситуации его почему-то коробит. Ты еще пойди к нему и это.., покайся.
Юрий досчитал до десяти. Она права, сказал он себе, когда счет закончился. Каменный бицепс обмяк, и Алена потерлась о него носом.
– Что-то я замерзла, – сказала она. – Некому меня приголубить, некому согреть… Не поможете, дяденька?
– А чего надо-то? – грубым голосом спросил Юрий.
– А поцеловать, – вздохнула она.
– Стоп, – сказал Юрий. – Мне надо тебя спросить, а то я опять забуду… Ты почему в юбке? Неудобно ясе, наверное, за рулем. Да еще в мини…
– За рулем, может, и неудобно. Зато… Я ведь говорила, что с утра поехала к тебе. Я знала, что найду, потому что ты был мне нужен… Ну и вот…
– Ты развратная женщина.
– Я женщина. И если меня немедленно не поцелуют, я кого-нибудь убью.
Юрий тряхнул головой, отгоняя явившийся без приглашения призрак Арцыбашева, и приступил к спасению своей жизни.
Это был довольно увлекательный процесс, и внезапно прозвучавший у него над ухом нестройный хор голосов явился для него неприятной неожиданностью.
– О-о-о-о! – с издевательским восхищением протянули голоса.
Лена отпрянула от него, вжавшись в угол сиденья и прижав к груди скомканную блузку. Юрий поднял голову, мимолетно порадовавшись тому, что успел натянуть штаны, и увидел пятерых парней призывного возраста – не охотников и не рыболовов, а просто молодых ребят, выбравшихся на природу в погожий майский денек. Девиц при них не было, что само по себе показалось Юрию довольно странным. Впрочем, молодые люди могли прибыть сюда не на прогулку, а по делу – например, украсть что-нибудь в ближайшей деревне. Парни были как парни – в их возрасте Юрий и сам вряд ли удержался бы от протяжного “о-о-о-о!” при виде полуголой парочки в крутой тачке.
– Пялиться невежливо, – сказал он негромко. – Вы смущаете женщину.
Длинный, худой, как удочка, сопляк в полосатой майке, черных джинсах и линялой пограничной панаме слегка наклонился к нему и с издевательской вежливостью сказал: