Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
84 
— Не убьемся и не угробим, — успокоил его Становой. Он улыбался, но опытный Удодыч без труда различил в его голосе приглушенный лязг металла и подумал, что чернявый авиатор, того и гляди, сдуру наживет себе большие неприятности. — А о правах и обязанностях мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. Когда протрезвеете.
— К-киряли-то, небось, с летуном на п-пару? — добавил Удодыч, предвосхищая возможные возражения. — Т-ты смотри, м-мужик. Так и впрямь до б-беды недалеко. К-керосин-то хоть залить не забыли?
Начальник аэродрома пожал худыми плечами, Плечи у него так загорели, что стали уже не коричневыми, а почти фиолетовыми.
— Забыть не залили, — передразнил он Удодыча. — Залили, залили! Под самую пробку залили, А не веришь, пойди и проверь.
— Н-не сомневайся, — сказал Удодыч.
— Время, Феофил Немвродович, — нетерпеливо напомнил Становой.
Он был единственный из всех, с кем Удодыч общался более или менее регулярно, кто взял себе за труд запомнить его имя и отчество. Удодыч происходил из семьи алтайских староверов, и в его жизни было два наследственных проклятия: заикание и имя. Впрочем, на судьбу он не роптал, а со временем научился даже извлекать из своих недостатков определенное удовольствие: ему нравилось наблюдать, как люди мучаются, слушая его, и как они сами начинают заикаться, пытаясь правильно выговорить его имя и отчество.
Удодыч предусмотрительно запер машину и вместе со Становым пошел к вертолету. Пыльная трава громко шуршала под ногами, цепляясь за штанины, из-под сапог веером разлетались, треща, как полоумные, серо-коричневые кузнечики. От земли шибало ровным жаром, а проливных дождей, которые шли в этих местах без малого месяц, словно и не было. О них напоминали только промытые в каменистой почве канавки. Угодив ногой в одну такую канавку, Удодыч подумал, как хорошо, что вертолету не требуется разбег.
Топливный бак он все-таки успел проверить. Чернявый пьяница не соврал: керосина в баке было под завязку. Становой уже устроился в кресле пилота — вертел какие-то ручки, щелкал тумблерами, глядел на пляшущие стрелки и разноцветные лампочки, то удовлетворенно кивая, то, наоборот, хмурясь и бормоча под нос нехорошие слова.
— Ну как, М-максим Юрьич? — спросил Удодыч, садясь в соседнее кресло. — Взлетит эта к-кофемолка?
Становой хмуро покосился на него и ничего не ответил. Удодыч мысленно пожал плечами. Он знал, что командир точит на него зуб, но особой вины за собой не видел. Он сделал все, что мог, а кого не устраивает — пусть сделает лучше, если получится. Откуда Удодыч мог знать, что сель не похоронит, а, наоборот, вынесет труп того грузина на самое видное место? Как он мог догадаться, что в ночи, под проливным дождем, в районе озера будет слоняться еще кто-то? Да еще умеющий отличить раскат грома от взрыва… В конце концов, все это придумал сам Становой! Сам придумал, сам пускай и расхлебывает. Да и расхлебывать-то, по большому счету, нечего. Никто не видел ничего конкретного. Грузина мог убить кто угодно — боевики, к примеру, а то и вовсе ревнивый муж какой-нибудь московской шлюшки. Осталось только вывезти из района озера оборудование, и все будет в полном ажуре.
— Н-не хмурься, к-командир, — произнес он. — К-клянусь, я не виноват. Ну, отк-куда мне было з-знать?
Становой нетерпеливо дернул каменным плечом.
— Ты действительно не виноват, — сказал он, — но пойми, Феофил Немвродович, мне от этого не легче.
Басовито засвистел двигатель. Удодыч увидел, как по сухой траве пробежала длинная тень лопасти. Свист перешел в рев, трава полегла, заструилась, потом машина покачнулась, как байдарка на речной волне, приподнялась над землей и боком, набирая высоту, пошла в сторону гор.
«Не легче ему, — думал Удодыч, наблюдая за тем, как Становой уверенно управляет вертолетом. — Интересно, что ты запоешь, когда узнаешь, с кем я сегодня встретился?» Он немного поколебался — говорить или не говорить, — но дело выглядело довольно серьезным, и Удодыч решил, что сказать надо. Придется сказать, а то потом может хуже получиться…
Он откинулся на спинку кресла. Внизу проплывали горы. Смотреть на эти чертовы груды камня и заросли колючих кустов отсюда, сверху, из удобного кресла с подголовником, было до ужаса приятно. Это совсем не то, что пробираться по ним пешком… Честно говоря, ноги у Удодыча до сих пор гудели после сорокавосьмичасового марш-броска по пересеченной местности и, сидя в кабине вертолета рядом со Становым, он испытывал легкую эйфорию, как будто вернулся, наконец, домой из кругосветного путешествия.
84 
