Особенно,... 
82 
— Ну, господа ученые, — сказал он преувеличенно бодрым тоном, аккуратно кладя выпачканную влажной тиной слегу на траву, — как вы относитесь к водным процедурам? А также к лечебным кровопусканиям? — добавил он, подумав. — Пиявок здесь должно быть просто невообразимое количество…
— Пиявки? — Горобец передернула плечами. — Ненавижу эту мерзость! Впрочем, насколько я понимаю, другой дороги к Каменному ручью просто не существует. Ты молодец, Федор. Без тебя мы бы ни за что не нашли эту тропу. В общем, идти так идти.
— А ты, Глеб Петрович, как считаешь? — обратился Сиверов к Тянитолкаю, чтобы соблюсти видимость демократии.
— Глеб Петрович тоже считает, что иного пути у нас нет, — ответила вместо Тянитолкая Евгения Игоревна.
Тянитолкай повернул голову и долго смотрел на нее через плечо. Густая сетка накомарника скрывала выражение его лица, но Глеб мог бы поклясться, что Тянитолкай смотрит на Горобец с ненавистью. На ту самую Евгению Игоревну Горобец, свою любимую начальницу, за которую в начале пути он и его коллеги готовы были кого угодно разорвать в мелкие клочья. Правда, с тех пор многое изменилось, так что у Тянитолкая, пожалуй, и впрямь имелись причины не испытывать по поводу предстоящей прогулки особого энтузиазма.
— Да, — медленно произнес: Тянитолкай, поворачивая к Глебу закрытое сеткой лицо, — я просто в восторге. Всю жизнь мечтал искупаться в трясине. А если это никакая не тропа, а очередная ловушка? Сунемся туда и утонем к чертовой матери, как выводок котят в унитазе.
Глеб не ответил. Такая мысль приходила ему в голову, но он ее отверг, потому что, если прохода через болото не существовало, вся эта история просто теряла смысл. Конечно, проход мог оказаться совсем в другом месте. Но не мог же противник считать их полными, безнадежными кретинами, которые очертя голову ринутся прямиком в трясину, едва увидев воткнутые им ветки? Да и как бы он их воткнул, если бы здесь нельзя было пройти?
— Ну что, — сказала Горобец и завозилась, вставая, — пойдем?
Глеб посмотрел на часы и перевел взгляд на солнце, которое уже начало заметно клониться к закату.
— Нет, — сказал он. — Думаю, сегодня нам соваться в болото не стоит. Ему конца-краю не видно, а дело к вечеру. Не хотелось бы ночевать, стоя по пояс в этой жиже.
— Дурак-дураком, а жить-то все равно хочется, — прокомментировал его слова Тянитолкай.
Глеб не стал отвечать на этот вздорный выпад, но позже, когда они уже оборудовали стоянку и Горобец ненадолго отлучилась по каким-то своим делам, он подсел к Тянитолкаю и дружеским тоном сказал:
— Ну, ты чего, Петрович? Чего приуныл? Болота не видал? Не волнуйся, пойдем аккуратно. Все будет в порядке, я тебе обещаю.
— Дурак ты, композитор, — ответил Тянитолкай, тщательно оборачивая полиэтиленовым пакетом последнюю пачку «Беломора». — Жил дураком и дураком помрешь. Это я тебе обещаю, — передразнил он Глеба, сделав сильное ударение на слове «я».
— Быстро ты скис, — сказал ему Глеб. — Я даже не ожидал.
— Я не скис, — неожиданно спокойно ответил Тянитолкай, — я просто загрустил. Шекспир, кажется, сказал, что в великом знании — великая печаль.
— А, — сказал Глеб, — вон что. А я, глядя на тебя, почему-то все время вспоминаю Лопе де Вега: кто мало видел, много плачет. Тянитолкай быстро повернул к нему завешенное накомарником лицо.
— Гляди, какой начитанный!
— Нет, — возразил Глеб. — Это я просто телевизора насмотрелся. «Собака на сене». Помнишь? Боярский, Терехова…
— Не помню, — огрызнулся Тянитолкай. — Я телевизор не смотрю, некогда мне ерундой заниматься.
— А что ж ты по вечерам-то делаешь?
— Не твое дело, композитор.
— Книжки, небось, читаешь, — предположил Глеб, старательно закрепляя образ туповатого спецназовца, из которого чуть было не вышел. — Накапливаешь знания, чтоб потом смотреть вокруг с чувством глубокой скорби. Может, поделишься своими знаниями, из-за которых уже третий день гавкаешь на всех, как собака?
— С тобой, что ли, делиться? Перетопчешься… Служи себе потихоньку, лижи начальству зад. Тем более что другого такого случая тебе в жизни не представится: вроде и зад лижешь, и удовольствие при этом получаешь. Зад-то очень даже ничего…
— Э, приятель, — разочарованно протянул Глеб, — да ты, я вижу, совсем скис. Несешь, сам не знаешь что… За такие слова на Большой земле людям морды бьют.
— А ты не стесняйся, — сказал Тянитолкай. — А лучше сразу пристрели. Вот увидишь, от начальства тебе за это благодарность выйдет. Горячая и влажная… Я, видите ли, не знаю, что несу! Я-то знаю, а вот ты…
82 
