23 
Солнце садится. Шерри приносит из дома фонарик и мокрые полотенца, чтобы вытирать нам лица. Кровь, грязь, пот и навоз. И наконец после всех усилий и стонов он появляется на свет – абсолютно черный маленький бычок с белой полоской в углу рта, словно он уже пил молоко и оно вытекло у него обратно. Но он не дышит. Бетси делает ему искусственное дыхание до тех пор, пока оно не восстанавливается.
Мы даем корове подняться, но петли с шеи не снимаем, чтобы она в своем безумном измождении не бросилась прочь, прежде чем примет теленка. Шерри приносит ей ведро воды, и пока она пьет, мы отходим в сторону, освещая лучом фонарика лишь теленка. Немного успокоившись, корова делает шаг и начинает обнюхивать покачивающегося теленка. Я выключаю фонарик.
Свет взошедшей луны просачивается сквозь листья дуба. Корова начинает вылизывать теленка. Я хочу снять с ее шеи веревку, чтобы она не запуталась в зарослях, но корова вряд ли подпустит меня ослабить узел. Я открываю перочинный нож, подкрадываюсь как можно ближе и, мурлыкая себе под нос, очень осторожно начинаю перепиливать веревку на расстоянии нескольких футов от ее постоянно поворачивающейся головы. Она то и дело переводит взгляд с меня на своего теленка, освещенного луной. И я чувствую, как в ней восстанавливается доверие ко мне.
Но, похоже, в этой колоде оставалось еще два джокера. Когда мне остается перепилить всего несколько волокон, на дороге раздается грохот машины, которая, визжа тормозами, останавливается у нашего почтового ящика, дает задний ход и поворачивает к нашему дому. Перед тем как заглохнуть, двигатель издает громкий рев, и корова бросается вперед, прямо на беспомощного теленка.
Бетси с детьми бросаются за коровой, а я в сторону машины. Из нее высыпает шумная компания с лающим псом. Это представители крупнейших молокозаводов Орегона, которые, подвыпив, решили проверить, как поживает знаменитая коммуна, а пес – отвратительная немецкая овчарка – торжествует по поводу количества куриц, которых можно будет придушить при случае. Я быстро избавляюсь от них, и они с грохотом и проклятьями в мой адрес удаляются на север – «Лысый брюзга! Старый хлыщ!» – после чего я возвращаюсь на болото.
Корова вернулась к теленку и снова вылизывает его. Бетси шепотом говорит, что, кажется, все в порядке. Мы отползаем к дому и идем мыться. И прежде чем лечь, Бетси еще раз выходит посмотреть, как там мать и дитя.
– Она с ним. Но он все еще не встает.
– Наверное, устал. По крайней мере, у меня уже никаких сил не осталось. Давай ложиться, пока еще что-нибудь не стряслось.
Утром теленок был на том же месте, где мы его оставили, только мертвый. Когда я поднял его на руки, то почувствовал, что у него сломано несколько ребер. Кто знает, когда это произошло? То ли во время родов, то ли когда на него налетела испуганная мать. И кто в этом виноват? Авен-Езер? Или поведение герефорда? Расположение звезд и планет? Или просто так выпали карты?
Я похоронил его рядом с останками его двоюродной бабки Красотки. Рядом с огромным холмом, расцветающим синими и желтыми крокусами, которые мы посадили там прошлой осенью, появился еще один маленький холмик. Я еще не решил, что мы посадим на нем. Может быть, первоцветы.
Пошли, Стюарт, а то у меня уже все ноги промокли. Спокойной ночи, Авен-Езер. Ложись и скажи девочкам, чтобы они не беспокоились. Скажи, что это была просто лисица в темноте.
На следующий день после смерти Супермена
Измочаленный, с трясущимися руками, он бродил по своему кабинету над амбаром, роясь в книгах, бутылках, паутине и осиных гнездах в поисках своих очков с цветными стеклами.
Это были специальные очки. И они были позарез ему нужны. До самого полудня он откладывал поход в поле, потому что воздух был пропитан отвратительным, разъедающим глаза дымом. Уже на рассвете, еще до того как у него начали слезиться глаза и пульсировать гайморовы пазухи, еще до того, как он поругался с этими туристами во дворе, он уже чувствовал, что такой ужасный день можно пережить, лишь вооружившись розовыми очками. Они, безусловно, смогут скрасить все удары судьбы, – уговаривал он себя.
Проходя мимо окна, он слышал настойчивое и недоуменное, душераздирающее блеянье овцы, искаженное расстоянием и раскаленным воздухом. Он отдернул штору и, прикрыв рукой глаза, выглянул наружу. За чертополохом и вьюнками он не мог разглядеть ягненка, но три черных ворона по-прежнему были на месте. Они кружили над канавой, споря о том, что кому достанется. Еще дальше в зарослях ясеня виднелась привязанная блеющая овца, а за изгородью спины двух удалявшихся туристов. А дальше уже мало что можно было различить. Вершина Нибо выглядела лишь смутным контуром в клубах стелющегося дыма. Не более чем намек. Она напоминала японскую акварель – одинокая вершина, едва обозначенная на серой бумаге чуть более темными чернилами.
23 
