54 
– Мне только пять, – поспешно добавляет Мараг. – А еще пять за машину и водителя. – Он замечает наши сомнения и добродушно пожимает плечами: – Как хотите, друзья мои. Я не могу осуждать вас за вашу осторожность. Сейчас мы возьмем только пять за машину и бензин, а мне вы заплатите, когда вернетесь довольными. Годится? Сейчас только пять.
Похоже, здесь все стоит пять фунтов. Мараг продолжает улыбаться.
– Ладно, – соглашаюсь я и вынимаю из своего бумажника пятифунтовую банкноту, которая тут же исчезает в складках голубой геллабии. Однако это происходит не настолько быстро, чтобы ускользнуть от взгляда племянника, который бросается к дядюшке и вступает с ним в визгливую перепалку на египетском языке.
Несмотря на всю приземистость, он все же на несколько дюймов выше своего миниатюрного дядюшки, к тому же явно время от времени занимается в тренажерном зале. И тем не менее силы не равны. Наш юркий, как норка, проводник набрасывается на своего опасного противника так, что от того только перья летят.
– Мой племянник сам не свой до денег, – признается он, провожая нас до побитого «фиата». – Но лучшего водителя вам не найти.
Он закрывает за нами дверцы машины, и только тут я понимаю, что он не собирается ехать с нами.
– К тому же очень услужлив. Его зовут Тадд.
– Клад? – хором переспрашиваем мы с начинающей брезжить догадкой. Толстый коричневый палец вжимается в кнопку стартера, и машина издает победоносный рев. Тадд нажимает на педаль и, сжимая в руке карту, одаривает нас торжествующей улыбкой.
– Я не видел таких улыбок с тех пор, как Сол Минео получил Оскара за «Молодого Муссолини», – признается Джек.
Тадд поправляет зеркальце, чтобы видеть свое отражение, зачесывает назад маслянистую прядь и с визгом вылетает на бульвар Пирамид.
Мы слишком поздно осознаем, что оказались заложниками его святейшества Безмозглого Неведения. Тадд являет собой воплощение египетского автобезумия, точно так же, как западный материализм дистиллирован до чистейшей абстракции Лас-Вегасом. Бесстрашный как бедуин и одичавший как дервиш, он лавирует между машинами, мигая фарами и давя на клаксон. На скорости пятьдесят миль в час он подъезжает к хвосту медленно ползущей вереницы машин. Не прикасаясь к тормозам, он впритирку обходит справа крохотный «фольксваген», проскальзывает между двумя мотоциклами и сворачивает на встречную полосу, чтобы объехать туристический автобус, пассажиры которого с ужасом смотрят, как в последнее мгновение мы успеваем вернуться в свой ряд. Затем мы обходим огромный шестиколесный военный грузовик с пушкой в кузове и, вихляя из стороны в сторону, продолжаем нестись дальше, едва не сдирая обшивку, пока не обходим всю вереницу машин и не оказываемся впереди. Тут бы и развернуться, да вот незадача – мы быстро приближаемся к образовавшейся впереди пробке…
– Тадд!
Раздается тошнотворный скрежет тормозов, которые давно нуждаются в новых колодках, потом визг экстренного тормоза, и в последний момент машина рывками останавливается. Дверца с моей стороны оказывается в нескольких дюймах от грузовой платформы, заставленной клетками с индюшками.
– Джекки, ради Бога, скажи, чтобы он прекратил это! У меня жена и дети! Малдун, скажи ему!
Бесполезно. Оба переводчика словно онемели от ужаса. Впрочем, Тадд все равно бы их не услышал: высунув голову из окна, он изо всех сил жмет на клаксон и пытается выяснить, что это за автосвалка, мешающая нам проехать. Он чуть подает вперед, и нашим взорам предстают два столкнувшихся хрупких «фиата», точно таких же, как наш. Корпусы машин вжаты друг в друга, как обертки от жвачки. Ни полиции, ни «скорой помощи», ни зевак – только тощие уличные шакалы, сбегающиеся на кровь. На разделительной линии, прижимая зеленый носовой платок к окровавленному уху и махая рукой подъезжающим машинам, покачиваясь, стоит уцелевший шофер.
Тадд продолжает кричать, пока ему не отвечают. Он запихивает голову обратно в салон машины и ставит нас в известность о происходящем настолько будничным тоном, что Джекки выходит из транса и начинает переводить.
– Он говорит, что это его родственник по материнской линии. Погибший таксист тоже приходится ему родней. Был хорошим человеком, но не очень хорошим водителем – на него нельзя было положиться.
– Скажи ему, что я тоже не могу полагаться на свое сердце.
Слишком поздно. Тадд замечает просвет, кажущийся ему достаточным для проезда, и протискивается мимо соседней машины – зеленый платок повисает на искореженном ухе, когда водитель вздымает обе руки, чтобы погрозить нам вслед кулаками – но Тадду все нипочем: у него все под контролем. Он раскладывает мятую карту на приборной доске, одновременно смотрит на дорогу, разглядывает собственное отражение в зеркальце, давит на клаксон и выскакивает на противоположную полосу навстречу огромному фургону, битком набитому мебелью и с медной кроватью на капоте… (Далее текст неразборчив)
54 
