— Разрешите?
— Да, а в чем дело? Вы по какому вопросу? — следователь оказался молодым еще парнем, ровесником Банды. Его открытое и улыбчивое славянское лицо еще не успело приобрести отпечаток лености и тупости, столь свойственный многим его коллегам, и Банда почувствовал к этому парню симпатию и доверие. Такие ребята еще встречались иногда в этой стране — энтузиасты в лучшем значении этого слова, они работали не за славу и деньги, а за совесть, утешая себя и свою семью тем, что когда-нибудь, пусть через пять или десять лет, государство возродится, вершить его судьбы станут люди разумные, совестливые и талантливые, и именно тогда честный и преданный труд во благо государства и общества получит наконец свое достойное вознаграждение.
Утешение это было слабое. Сегодня, в данную минуту, удержаться от соблазна уйти в коммерцию, в криминальные структуры, в систему теневой экономики и жить припеваючи прямо сейчас, сразу, — было нелегко. Слабейшие не выдерживали. Оставались лучшие, и именно на них, на молодых и честных, держались еще остатки опозоренной российской армии, продажной российской милиции, купленной российской журналистики, забытой Богом российской медицины и т. д. и т. п. Эти парни, сами того не сознавая, спасали государство от полного краха и развала и давали хоть какую-то надежду на будущее. И теперь, увидев, что делом Алины Большаковой занимается один из них, Банда вдруг почувствовал настоящее облегчение и какую-то смутную пока веру в счастливый исход дела.
— Моя фамилия Бондарович…
— Боюсь, это мне ни о чем не говорит.
— Вы занимаетесь похищением у ГУМа?
— Похищением… Скорее, хулиганством с нанесением тяжких телесных повреждений.
— Нет, вы не поняли. Сегодня утром у ГУМа…
-..плеснули человеку в лицо кислотой.
— Да, я знаю. Это мой коллега, охранник из «Валекса».
— Так вы тоже оттуда?
— Да… Но девушка, которую он охранял… Она похищена.
— Понимаете, дело о похищении пока заведено быть не может. Прошло слишком мало времени.
Свидетелей нет. Кто докажет, что это не любовная история с горячим женихом и неприступным отцом, и молодым ничего иного не оставалось, как именно таким образом избавиться от надоедливого телохранителя?
— Это я — жених.
— Ах, вот как!
— И я был ее вторым телохранителем. Просто сегодня не моя смена. Я знаю, ее украли.
— Да ты садись. Тебя как по имени? Ничего, что на ты?
— Нормально. Я — Александр.
— А я Виктор… Тут вот какое дело, Александр…
Я тоже не сомневался в похищении, искал свидетелей, думал о причинах. — Машков, закуривая, замолчал, и Банда нетерпеливо подогнал следователя:
— И?
— Довольно темная история.
— В каком смысле? Слушай, не тяни, Виктор, говори толком, что тебе удалось узнать.
— Почти ничего. Старушенция там одна у входа какую-то тряпку продавала. Так она что-то брякнула о чеченцах, но подписывать показания отказалась категорически.
— Чеченцы?
— Кавказцы, азиаты… Словом, люди нерусской наружности. Пострадавший Нежданов…
— Анатолий?
— Да. Так вот, он тоже что-то успел заметить. Но с ним до сих пор возятся врачи, и толком снять показания пока не было возможности. Но и это еще не все сюрпризы.
— Господи, Виктор!
— Ты знаешь, почему я здесь, а не на месте преступления или не в больнице у Нежданова? Почему я не отрабатываю версии? Не задействую систему перехвата черного «мерседеса» с транзитными немецкими номерами? Почему, черт возьми, не роюсь в картотеках в поисках знакомого почерка или не трясу старушку, запугивая ее пятнадцатью сутками за отказ от дачи показаний?
— Ну?
— А я больше этим делом не занимаюсь.
— Как? — Банда от удивления аж привстал. — А чего мне дежурный про тебя сказал? Чего я здесь, с тобой время теряю?
— Дежурный тебе все верно сказал.
— Тогда я ничего не понимаю.
— Я тоже, — Машков старательно, затушил сигарету, раздавив ее в пепельнице, и внимательно посмотрел Банде в глаза. — Я тоже сейчас ничего не понимаю. Только кое о чем могу догадываться.
— О чем?
— Полчаса назад дело забрал лично начальник отделения и отвез в другое учреждение. Им теперь занимается то ли безопасность, то ли контрразведка. Гэ-бэ, одним словом. Подсекаешь?
— Что это может означать?
— Одно из двух — либо Большакова была слишком важной персоной в системе государства, раз ею заинтересовались органы безопасности…