144 
Собственно, ничего иного Панкрат не слушал. До своего второго пребывания в Чечне он вообще был равнодушен к музыке, а потом… Вот взял его за душу “Реквием”, впервые услышанный в Москве.
Президенту тоже нравилось это бессмертное сочинение, посвященное смерти. Тогда, прилетев из Грозного в столицу, они слушали его вдвоем, и Панкрат впервые увидел президента с сигаретой — такой же дешевой, как и те, которые курили простые солдаты. А еще была водка, ее пили, закусывая солеными огурчиками, приправленными вишневым листом.
Все вскрылось, все вышло наружу… Так весною ломает лед проснувшаяся река, в прозрачные щепы разнося свой сверкающий панцирь. Только вырвавшийся на свободу поток был не чистым, а мутным, пополам с грязью.
Разумеется, информацию придержали. Те, кому президент поручил арест и нейтрализацию олигархов, снабжавших боевиков деньгами посредством функционеров Службы, были арестованы совсем за иное. Некоторые просто исчезли; те, к кому нельзя было придраться по закону, стали жертвами “наемных убийц”. Гуренко вежливо попросили умолчать о том, что стало ему известно от самого Суворина, к этой просьбе добавили солидную сумму и недвижимость на Гавайях. Он так и остался единственным журналистом, узнавшим об истинной подоплеке событий.
Панкрат прекрасно понимал и не осуждал президента. Свобода слова — это хорошо, но некоторые слова способны стирать с лица земли империи. Если бы народ вдруг узнал, что его сыны гибнут, воюя с бандитами, которые вооружаются за российские деньги… Без жертв не обошлось бы.
Допив кофе, Суворин отнес чашку на кухню, сполоснул и вернулся в комнату. Там он открыл форточку, впустив свежий колючий воздух зимы, и закурил. Потом достал из бара бутылку “Посольской” и два стакана. Принес с кухни хлеб, разлил по стаканам содержимое бутылки. Невольно усмехнулся: увидь его сейчас ребятишки, которые ходят в секцию, учитель всенепременно потерял бы в их глазах всякое уважение. Как же, весь набор пороков, от которых он их постоянно предостерегает: курение, пьянство… Только наркотиков не хватает.
Выдохнув, Суворин поднес к губам стакан и опустошил его в три неторопливых глотка. Откусив от куска хлеба, он принялся медленно жевать, чувствуя, как в животе взрывается огненный шар…
* * *
Олигархи давали деньги. А Служба, преследуя уже собственные цели, еще и помогала Рашиду сконцентрировать власть в своих руках. “Охотники” получили задание выкрасть Исхаламова по нескольким причинам: во-первых, узнав об источниках финансирования боевиков, он решил положить конец этому, как он выразился на встрече с Рашидом, “позору”, а во-вторых, он пользовался среди бандитов едва ли не большей популярностью, чем Усманов. Поэтому решено было избавиться от непокорного полевого командира и расчистить Рашиду дорогу к власти.
Видимо, Дед или кто-то еще догадался о том, что их отряд используют не по назначению, и Алексеев принял решение о ликвидации. Благо у Службы уже имелся солидный опыт в таких делах, и людей они считать не привыкли.
Но коса напоролась на камень… Уцелел Панкрат. Он помог уцелеть Чепрагину и Шумилову. Потом Илза…
Илза…
Суворин посмотрел на второй стакан, стоявший на столе, накрытый куском хлеба. Для тех, кто не вернулся. Для Деда, Пики, Чудика, Абрека… Для Иры.
Для Илзы.
Врачи не успели.
«Я же люблю тебя…». Он держал в своих ладонях остывающую руку двукратной чемпионки Европы по пулевой стрельбе Илзы Данускайте и думал… Хотя вряд ли он мог бы вспомнить сейчас, о чем он на самом деле думал тогда. Мысли роились под черепной коробкой, словно потревоженные осы, а сердце почему-то сжималось, словно оказавшись вдруг в пустоте.
Президент пообещал им — Суворину, Чепрагину и Шумилову — свою защиту. Они распрощались через неделю в аэропорту Шереметьево. Все летели в разные города, с новыми паспортами и новым прошлым, в котором ничего не было связано с Чечней. У них уже были квартиры и рабочие места, и можно было начинать с чистого листа писать свою жизнь.
* * *
Панкрат закурил сигарету. Водка делала свое дело — тело таяло в теплой волне, смывающей с души груз забот и тревог. Разум оставался таким же ясным, как обычно — сказывалась выработанная способность самоконтроля.
Однако он не услышал, как повернулась ручка входной двери. Дверь была закрыта на замок, и нужен был, по крайней мере, ключ для того, чтобы в нее войти.
Вошедшему ключ не понадобился. Панкрат понял, что он не один, когда в комнату из “предбанника” между прихожей и кухней упала длинная тень.
О том, кто мог войти в запертую дверь, не стоило даже гадать. В следующую секунду в дверном проеме возник темный силуэт человека, державшего в опущенной руке пистолет с навинченным на ствол глушителем.
Человек был без маски. Суворин посмотрел на его лицо с грубыми, будто выточенными из камня чертами… Ничего знакомого… Затянулся, выдохнул дым.
Их взгляды встретились. Он увидел глаза профессионала — пустые, не выражающие никаких эмоций черные колодцы.
И третий — глаз пистолета.
Затушив окурок в пепельнице, Панкрат откинулся на спинку кресла и произнес:
— Долго же я ждал…
144 
