Последние отзывы

  99  

* * *

Глеб Сиверов лежал в своей палате на втором этаже больницы и смотрел в окно. За стеклом медленно кружились и падали крупные снежные хлопья. Он почему-то, глядя на падающий снег, вспоминал свое детство, вспоминал Ленинград, вспоминал Неву и гранитные парапеты набережных, усыпанные белым снегом, словно укутанные ватой. Глеб всегда любил снег, потому что вместе со снегом приходил Новый год. А этот праздник всегда был у Глеба самым любимым.

«Наверное, скоро Новый год», – следя за медленно падающими снежинками, подумал Глеб.

И он вспомнил четверостишие, которое ему всегда нравилось:

Идут белые снеги,

Как по нитке скользя

Жить да жить бы на свете,

Да, наверно, нельзя…

Дальше стихи были неинтересны. И только эти четыре строки будили какие-то мысли, тревожные и глубокие, заставляли сильнее биться сердце, пробуждали желание жить и заставляли по-философски относиться ко всему происходящему в этом мире.

– Идут белые снеги.., идут белые снеги… – шептал Глеб, глядя в окно на заснеженные деревья, на белые крыши и серое московское небо.

В палату вошел Павел Николаевич Шилин. Его лицо было румяным, глаза сверкали.

– Ну, как здесь мой подопечный? – потирая озябшие руки, поинтересовался хирург.

– Лучше, лучше, доктор, – сказал Глеб и усмехнулся.

– Вижу, что лучше. А давайте-ка посмотрим, чего я вам тут наделал?

Глеб морщился, скрежетал зубами, но не издал ни единого стона, когда хирург рассматривал швы, то там то здесь нажимал большими пальцами, постукивал по грудной клетке, по животу, а затем, сгибал и разгибал ноги Глеба.

– Лучше, лучше… Наверное, вы точно, Федор, родились под счастливой звездой. Чтобы пот так, после таких увечий и остаться в живых – просто невероятно!

Наверное, вам Бог соломку подстелил.

– Да нет, доктор, – улыбнулся Глеб, морщась от боли. – Просто старая привычка. А привычка – вторая натура Услышав взрыв, я забрался под топчан. Вот это меня и спасло.

– Ну, до этого надо еще додуматься, успеть сообразить.

– Я не думал и не соображал. Пока бы я размышлял, что мне делать, наверняка меня двадцать раз раздавило бы в лепешку. Я действовал автоматически, как робот.

– В общем-то, у вас все в порядке. Но полежать еще недельки две придется.

– Скажите, Павел Николаевич, на улице холодно?

– Да, настоящая зима. Градусов девять. Морозец, снежок идет. – .

– Я люблю, когда идет снег.

– Я тоже люблю, – признался хирург. – Хотя Новый год я не люблю с детства.

– Почему, доктор? – удивился Глеб.

– Я не люблю запах хвои. Он вызывает у меня очень неприятные ассоциации.

– Понимаю вас, – сказал Глеб, сжимая и разжимая пальцы рук.

– Я смотрю, вы уже гимнастикой занялись?

– Надо, доктор, надо.

– Ну что ж, продолжайте в том же духе. Но смотрите, не переусердствуйте, будьте осторожны. У вас слишком много повреждений, так что поаккуратнее.

– Да-да, доктор, я понял.

– Ну, если вам все понятно, то до встречи. Вечером обязательно зайду.

– Буду рад вас видеть.

– Да, кстати, совсем забыл. Полковник Поливанов передал вам магнитолу и диски. Я сейчас попрошу, чтобы принесли.

– Магнитолу и диски? – изумленно посмотрел на хирурга Глеб.

– Да, какие-то диски. Я глянул, там сплошная классика – Верди, Моцарт, Россини, Пуччини. Наверное, вам нравится?

– Да, я люблю классическую музыку.

– А вот я к ней абсолютно равнодушен. Она меня почему-то не трогает.

– Кому что, доктор.

– В общем, я сейчас скажу, чтобы принесли.

Глеб прикрыл глаза в предвкушении удовольствия.

Он даже забыл о боли, которая буквально наполняла его тело, разрывая на части. От морфия Глеб отказался, он решил привыкать к боли, решил научиться ее переносить, вернее, приучить себя к ней. Ведь доктор сказал, что ему еще как минимум месяца четыре или пять придется жить с болевыми ощущениями.

«Ну, скорее же несите магнитолу!»

Глеб открыл глаза и принялся следить за плавным кружением снежинок, за их обязательным падением.

– Идут белые снеги, – шептал Глеб, – как по ниткам скользя. Жить да жить бы на свете, да, наверно, нельзя…

«А Поливанов молодец. И самое главное – что я не просил его об этом, он сам догадался. С музыкой я скорее встану на ноги, в пять раз скорее. И не буду лежать две-три недели, уже через семь-восемь дней я начну ходить. Ходить! – четко повторил себе Глеб. – Ты должен ходить! А если должен, то встанешь».

  99