116 
Малахов сплюнул в пыль, убрал пистолет в кобуру и подошел к нему.
– Привет, майор, – сказал он. – Сколько лет, сколько зим… Как здоровье полковника Лесных?
– Вот суки, – покачав всклокоченной головой, с горьким восхищением сказал отец Алексий.
– Споешь? – спросил Малахов.
– Спою, – успокаиваясь, ответил батюшка. – Куда ж теперь деваться?
* * *
Серебристо-серая «Вольво» с помятой решеткой радиатора остановилась, углубившись в лес примерно на километр. Глеб закурил и с минуту сидел неподвижно, наблюдая за тем, как дым от его сигареты белой лентой тянется в приоткрытое окно и слушая доносившиеся с заднего сиденья всхлипывания.
– Больно? – спросил он, не поворачивая головы.
Заднее сиденье ответило взрывом яростной брани.
– Это не ответ, – сказал Слепой. – А мне нужно с тобой поговорить, причем быстро, в рабочем порядке, потому что времени у меня, насколько я понимаю, в обрез. Ненавижу быть грубым с женщинами, но мне некогда ждать, пока ты решишь по своей воле поделиться со мной информацией. Итак…
Позади него щелкнул замок открываемой дверцы, и Мария, выскочив из машины, бросилась бежать в лес, неловко уворачиваясь от хлещущих ветвей и огибая стволы сосен. Глеб неторопливо вышел из машины, держа в руке отобранный у медсестры «парабеллум». Лес был сосновый, прозрачный, и спотыкавшаяся на высоченных каблуках женщина была ему отлично видна. Слепой поднял пистолет на уровень глаз и повел стволом, ловя на мушку мелькавшую между стволами сосен фигуру. Он прицелился сначала в затылок, потом в ноги, затем снова перевел ствол пистолета вверх и нажал на спуск.
Выстрел прозвучал сухо и буднично. Пуля ударила в ствол сосны на метр впереди Марии, просвистев у самого ее уха. Медсестра испуганно шарахнулась в сторону, каблук под ней подломился, и она, негромко вскрикнув, упала на усыпанный прошлогодней хвоей мох.
Глеб в несколько огромных прыжков настиг ее и остановился в шаге от своей сожительницы, держа пистолет в опущенной руке.
– Вставай, – сказал он, протягивая руку. – Хватит валять дурака.
Она швырнула в него пучком мха, целясь в глаза, и попыталась ударить его ногой в пах.
– Предатель! – прошипела она.
Глаза у нее были совершенно стеклянные, словно она совсем недавно приняла лошадиную дозу кокаина. В сущности, подумал Глеб, так оно и есть.., в определенном смысле. Она же за себя не отвечает, ее же запрограммировали, как токарный станок с ЧПУ, и разговаривать с ней скорее всего бесполезно…
– Ладно, – сказал он, – черт с тобой. Скажи мне, как звали ту женщину, которая приходила вчера, и можешь проваливать.
Мария плюнула в его сторону, но плевок не долетел.
– А ты попробуй, вспомни, – предложила она, глядя на него с такой ненавистью, что он невольно поежился. – Ты ее когда-то очень хорошо знал. Чертов урод, недоумок, мразь.
Глеб постоял над ней еще немного, слушая и не слыша извергаемую ее многоопытным ртом брань.
Он прислушивался в своим ощущениям, с легким испугом чувствуя, как трещит, надламываясь, словно яичная скорлупа, толстая кора амнезии, сковавшая его мозг. Это было похоже на начало ледохода, и он с растущим нетерпением подумал, что зря теряет время на эту курицу. Память возвращалась сама, без посторонней помощи, и он чувствовал, что еще немного – и он вспомнит все до мельчайших подробностей. Он не был уверен в том, что это будет приятно, но так устал от своей ущербности, что был согласен рискнуть.
– Ладно, – сказал он, – вставай.
Она снова разразилась площадной бранью, и он, морщась, подивился тому, как его угораздило спать с этой женщиной… Да что там спать – жить с ней, как с женой! – и получать от этого удовольствие. Он спрятал «парабеллум» в карман, наклонился и, схватив за шиворот, без церемоний поставил ее на ноги. Она пыталась отбиваться, царапаясь, как бешеная кошка, но рука у Глеба была длиннее, и он поволок свою спутницу к машине, держа ее на вытянутой руке, как кипящий чайник, Какое-то время она упиралась, но вскоре сдалась и пошла самостоятельно. Она шла ныряющей походкой (с потерей каблука одна ее нога стала короче другой на целых двенадцать сантиметров), баюкая поврежденную руку, и Глеб с неудовольствием подумал, что он все-таки прилично ее отделал. Думая о ней, он испытывал определенную неловкость: все-таки, будь она мужчиной, все было бы гораздо проще, и процесс выколачивания сведений давным-давно успешно завершился бы. Хуже всего было то, что Глеб отлично понимал: мягкость в подобных ситуациях недопустима, и для профессионала безразлично, мужчина перед ним или женщина. Более того, он знал, что из женщин получаются самые лучшие профессионалы – жестокие, безжалостные и хладнокровные, но это все-таки был не профессионал, а обыкновенная баба, которой задурил голову волосатый крапивинский шаман. Она была готова убивать и мучить, в этом Глеб не сомневался, успев достаточно хорошо изучить свою сожительницу, но, в отличие от настоящего профессионала, она не была готова к тому, что ее тоже будут мучить и убивать.
116 
