20 
С вечера он забыл поставить к батарее свои зимние ботинки, и теперь обнаружил, что они как промокли вчера насквозь, во время его полубезумного шествия через Мюнхен, так и остались мокрыми и холодными. Он со злостью швырнул их обратно под вешалку и достал из шкафа свои кроссовки: обувь хоть и не совсем по сезону, но зато сухая. Виктор замотал шарф вокруг шеи, натянул куртку и, решительно шагнул за дверь… и едва не растянулся поперек коридора: его правая нога угодила прямехонько в середину вчерашнего елового венка с розами. Проклятье! Он стряхнул его с ноги, поднял и оглядел в сумраке коридора: да, венок тот же самый, только розы привяли. Да, это вовсе не Регина, это Жанна прислала ему венок после разговора с Региной и теперь нарочно избегает его… Он вернулся в квартиру и, не снимая ни куртки, ни шарфа, сел на кровать и задумался.
С Жанной он познакомился во Франкфурте-на-Майне, на конференции издательства «Посев», куда его затащила Милочка. Они жили с Милой в крохотном городишке Эпштайне, в Таунусе: невысокие горки, маленький замок на холме, остатки римского водопровода, игрушечный городок в низинке и беломраморный, в виде беседки, памятник Мендельсону на склоне горы… Славное было местечко. Он тогда ходил на курсы немецкого, а Мила работала в «Посеве». На конференцию съехались русские политэмигранты и писатели из разных стран, было несколько знаменитостей, тут можно было завязать интересные знакомства; однако сама конференция проходила, на взгляд Виктора, довольно скучно — сплошная говорильня. Два дня читались и обсуждались доклады, в основном на политические темы, а Виктору политика была скучна, и вопреки тому, что в зале присутствовали люди, известные всему миру, он считал политику прибежищем бездарностей. В отличие от многих, приписывавших себе вымышленные заслуги в борьбе с советским режимом, он искренне, хотя и не вслух, гордился тем, что никогда ни к какому диссидентству причастен не был, не участвовал даже в движении «культурного андеграунда». Но Миле все эти люди и их скучные разговоры были интересны, и он таскался за нею, добродушно скучал и снисходительно наблюдал публику. Кое с кем Мила его познакомила, но теперь он уже и имен не помнил, не только что лиц, ведь с тех пор прошло уже семь лет. Из всей толпы его интересовали, как всегда, только женщины, а по-настоящему он заметил двух: графиню Елизавету Николаевну Апраксину, красивую старую даму в изысканном туалете, про которую Мила шепнула: «Это один из лучших детективов Европы и гроза КГБ!», и Жанну, длинноногую красавицу лет тридцати с пышной копной каштановых волос.
Только вечером второго дня конференции стало веселее: был устроен бал с концертом и ужином. Так случилось, не без стараний Виктора, помнится, что они оказались за одним столом — графиня Апраксина, Жанна и он с Милой, и они неплохо провели время. Душой маленькой компании стала графиня Апраксина: она рассказывала анекдотические истории из жизни всех трех волн русской эмиграции, отпускала точные и не без перца замечания в адрес присутствующих, хотя о многих говорила с искренним уважением и даже, похоже, с любовью: кажется, она тут знала всех. Виктор тоже был в ударе: он говорил комплименты и танцевал со всеми тремя дамами, не исключая Апраксиной; именно с нею он сорвал аплодисменты всего зала за блестящее, чуть-чуть гротескное исполнение танго: Виктор изображал страсть, а графиня — гордое высокомерие.
За ужином выяснилось, что у Жанны есть еще один свободный день после конференции, и радушная Милочка тут же пригласила Жанну провести этот день у них в Эпштайне:
— У нас там такие горы, такие леса!
— А грибов много в ваших лесах?
— Грибов у нас пропасть. Поехали к нам, Жанна, я вам все свои палестинки покажу!
Они и отправились втроем в Эпштайн прямо после бала на машине Жанны; приехали усталые, выпили еще по бокалу вина и тотчас легли спать: Мила с Виктором в супружеской спальне, Жанна на диване в гостиной. А следующий день прошел так, что Виктор даже и сейчас с удовольствием вспомнил его во всех подробностях. Он даже скинул ботинки и улегся на постель, чтобы удобнее было предаваться воспоминаниям, впрочем, все еще не снимая ни шарфа, ни куртки, только набросив на ноги угол одеяла, чтобы не мерзли.
Октябрь в тот год стоял солнечный и теплый, листья на кустах и деревьях уже оделись в осенние краски, но опадать и не думали, и в лесу действительно было полно грибов.
20 
