Глава 4

Микроавтобус стоял на стоянке перед домом с таким видом, словно был здесь всегда, с самого начала времен, и останется здесь до тех пор, пока коррозия окончательно не разъест его корпус и он не превратится в ржавую пыль. По сути дела, половина пути к этому состоянию была им уже пройдена – в самых уязвимых местах кузов проржавел насквозь, и теперь он беззастенчиво щеголял лохматыми, черно-рыжими по краям дырами. От круглых фар вниз, к бамперу, протянулись полосы ржавых потеков, и издалека казалось, что автобус плачет – видимо, от бессильной жалости к себе. Он напоминал заезженную до полусмерти клячу, которую бессердечный и не слишком умный хозяин заставляет пахать, не обращая внимания на то, что ей давно пора на покой: сил у нее уже не осталось, зубы съедены, хребет стерт до мяса.

Впрочем, все это была только видимость. Двигатель микроавтобуса, когда его заводили, работал как швейцарские часы, а в салоне царили чистота и армейский порядок. Говоря коротко, в данном случае форма не определяла, а, наоборот, тщательно скрывала содержание.

Этот беглец с автомобильной свалки был под завязку набит тончайшей аппаратурой, общая себестоимость которой намного превышала рыночную стоимость морского парома, груженного такими вот автомобилями. Аппаратура занимала почти все пространство этой глухой жестяной коробки, так что для людей внутри почти не оставалось места – его хватало только на то, чтобы два человека могли тесно усесться плечом к плечу у контрольной панели.

Правда, кресла здесь были довольно удобные: машина была специально оборудована для таких вот долгих, порой длящихся по несколько суток, стоянок.

В креслах сидели двое – полный экипаж. Они курили и пили кофе из большого термоса, принесенного сюда тем из них, у которого на безымянном пальце правой руки поблескивало тонкое обручальное кольцо. Бутерброды в вощеной бумаге тоже были принесены им. Его напарник внес свою лепту хот-догами и пиццей, присоединив эту снедь к бутербродам с колбасой, курицей и сыром. Ночь обещала быть долгой и бессонной.

Они сидели молча, лишь изредка перекидываясь тихими фразами и время от времени поднося к уху наушник, соединенный гибким проводом с записывающим устройством, бобины которого вращались с солидной медлительностью.

– Ну что там? – спросил владелец бутербродов и обручального кольца, когда его более пожилой напарник, немного послушав, бросил наушники на панель.

– Все то же, – ответил пожилой истребитель хот-догов и характерным жестом почесал треугольный шрам над левой бровью. – Он пьет, она наливает. Музыка у них там.., про то, как упоительны в России вечера.

– Лафа, – сказал молодой и потянулся, немедленно стукнувшись затылком о выступ какого-то сложного электронного агрегата. – Черт! Это дерьмо надо было монтировать, как минимум, в кунге.

– А еще лучше – в товарном вагоне, – откликнулся старый холостяк. – Чтобы можно было и потанцевать, и кровать двуспальную поставить…

– Во! – поддержал его молодой. – Эт-точно.

И бар, твою мать. Как же без бара? Как ты полагаешь, Викторович?

– Полагаю, ты прав, – согласился старший.

Внезапно он насторожился, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи, за бортом машины. – А ну, тихо! – скомандовал он шепотом и быстрым движением сунул руку за пазуху, нащупывая что-то слева под мышкой.

Его молодой напарник притих, с уважением наблюдая за действиями товарища, хотя сам он ничего не слышал.

  20