Последние отзывы

  29  

Ведь семь шкур спустят и без штанов отпустят… Никаких же правительственных заказов не захочется – ни американских, ни наших!

Кузнец крякнул: в словах Гаркуна сквозила сермяжная правда. Он всегда старался держаться подальше от политики, экономики, социологии и прочей зауми, с помощью которой государство выворачивает людям не только карманы, но и мозги, но даже он достаточно разбирался во всем этом, чтобы понять: с налоговой полицией шутки плохи. Уж если эти наложат лапу на их совместное предприятие, то по сравнению с ними любой бандитский наезд покажется детской шалостью. Вон, участковый за последние два месяца заходил раз пять: что делаешь, Кузнец, да что затеваешь? Что-то ты, братец, притих, уж не баллистическую ли ракету у себя в подвале строишь? Ты смотри у меня, чтобы в одночасье с Америкой чего не стряслось… Подумать страшно, что будет, если он про американский бумажный заказ дознается. Присосется, как клоп, – не оторвешь, пока всю кровушку не выпьет. А попробуй денег не дать, так он живо в ту же налоговую накапает…

"Трудная у Мышляева жизнь, – подумал Кузнец с сочувствием. – Не позавидуешь. Столько хлопот, столько нервотрепки… Бьется человек, как рыба об лед. А еще говорят: Америка, мол, рай на земле… Дескать, кто туда уехал, того, считай, живым на небо забрали, и ни забот у него, ни головной боли. Не тут-то было! Вон он, американец, извелся весь, хлеб зарабатывая. То ли дело у нас, в Ежиках! Надоест работать, спину разогнешь, на волю из подвала выберешься, а вокруг благодать! То зима, то лето, то сирень цветет… Главное, лишнего не хотеть, тогда и жизнь в радость. А ему, Мышляеву, не только себя кормить надо, но и сотрудников своих – двести пятьдесят голодных ртов, да с семьями, с детишками.

У них, в Америке, небось, бутылка ихнего виски стоит, как у нас пол-"запорожца". Да нет, что тут думать, помочь человеку надо. Тем более, что он прямо попросил: помоги, мол, Михаил Ульяныч. А когда это Кузнец людям отказывал?"

– Сделаем, – твердо пообещал он. – Сделаем, Пал Сергеич, будьте спокойны. Вскорости будет готово.

– Да кто ж в тебе сомневается, – вместо Мышляева откликнулся Гаркун. – Ты же у нас гений! На тебе же вся работа держится… Конфетку хочешь?

Кузнец отмахнулся. Он уже ничего не видел и не слышал, с головой уйдя в обдумывание поставленной задачи. Глаза у него затуманились, черная от въевшейся железной пыли и машинного масла рука привычно полезла в густые волосы на затылке, а торчавшая в зубах потухшая «беломорина» начала рывками передвигаться из одного угла рта в другой и обратно.

Гаркун развернул еще одну ириску, бросил фантик под ноги и с интересом уставился на Кузнеца.

Убедившись в том, что мыслительный процесс Шубина развивается в нужном направлении, он сунул ириску за щеку и кивнул стоявшему рядом Мышляеву, подтверждая, что дело в шляпе.

* * *

Спустя две недели после описанных событий состоялся первый пробный запуск собранной Кузнецом настольной полиграфической машины. Это произошло в канун очередной годовщины Великого Октября – не нарочно, разумеется, хотя неисправимый Гаркун не преминул отпустить по этому поводу одну из своих острот. Он выразился в том смысле, что в свое время вождь бессмертной революции дорого бы отдал за такой аппарат – само собой, чтобы печатать на нем поздравительные открытки своим соратникам. Говоря по совести, Кузнец не понял, в чем заключалась соль шутки, но Мышляев хохотал так, что чуть не свалился с топчана, и даже сухарь Заболотный позволил себе криво улыбнуться, блеснув стальными зубами.

Вообще, настроение в бункере в тот вечер царило приподнятое. Мышляев сиял, как начищенный медный пятак, и расточал комплименты Кузнецу. Гаркун, прихрамывая и потирая сухие ладони, непрерывно мотался из угла в угол, излучая какое-то нездоровое возбуждение. Его уродливая тень металась за ним следом, перепрыгивая со стены на стену, как гигантская летучая мышь. Интеллигент Заболотный, время от времени поблескивая железными зубами и стальной оправой очков, с размеренностью промышленного автомата хлопал рюмку за рюмкой, пока бдительный Гаркун не отставил бутылку на другой конец стола. Лишь Кузнец не принимал участия в общем веселье: во-первых, он не понимал, что такого особенного случилось, а во-вторых, как всегда по окончании работы, испытывал неприятное ощущение какой-то опустошенности и неприкаянности, не зная, куда себя деть и к чему приложить руки, которые бесполезно болтались вдоль тела, как два вырванных из земли корня.

  29