Мэхелия Айзекс
Летняя ночь
1
В очаге треснуло полено, и Николь невольно вздрогнула. Может, это и не полено вовсе? Звук был такой, словно что-то упало, только непонятно где: здесь, в старинной необъятной кухне, или на улице. Николь поежилась, внезапно особенно остро ощутив, что она здесь одна. Не зря же в детстве она была глубоко убеждена, что в их особняке обитают привидения. Впрочем, не приходится удивляться, что в ее нынешнем состоянии она вздрагивает от каждого шороха.
Николь судорожно вздохнула, и на глаза у нее в который раз навернулись слезы. Папа умер. Невозможно поверить, но это так. Теперь хозяйка в доме мачеха, а Николь здесь незваная и нежеланная гостья.
А ведь всего полгода назад они с отцом встречались в Монреале. Тогда он выглядел вполне здоровым, был, как всегда, сердечен, ну, может, старался выглядеть более жизнерадостным, чем обычно. Видимо, решила Николь, это оттого, что отец был рад с ней повидаться, ведь с тех пор, как семь лет назад она вышла замуж и уехала в Нью-Йорк, им не так часто доводилось встречаться. Однако теперь, вспоминая последние часы, проведенные с отцом, Николь задавала себе вопрос: не пытался ли он за показной бодростью скрыть свою болезнь.
Амелия утверждала, что если у Уильяма и были проблемы с сердцем, то ей об этом ничего не известно. Впрочем, отец мог скрывать свой недуг и от нее.
Сердце Николь болезненно сжалось. Если бы она знала! Если бы хоть что-то подсказало ей, что с отцом не все в порядке! Но, увы, хоть ее бабка и обладала способностью предсказывать будущее, внучке ее дар в наследство не достался.
По словам мачехи, сердечный приступ у отца случился совершенно неожиданно. В тот день, несмотря на то что обещали снег, он, как обычно, выехал на утреннюю прогулку.
Вернулся он, по словам все той же Амелии, около трех часов и сразу прошел к себе в кабинет, где она и обнаружила его пару часов спустя. Уильям Тэлбот лежал, уронив голову на стол и сжимая в руках стакан с виски. Вот и все.
Николь снова судорожно вздохнула. Оставалось лишь надеяться, что отец не мучился. Усмехнувшись про себя, она подумала, что для отца-то, может, это и лучший выход, но для тех, кто остался в доме… Тетя Беатрис, например, была в шоке. Она так же, как и Николь, понимала, что их ждет.
Для Амелии падчерица всегда была бельмом на глазу, а уж после той истории с Райаном их совместное существование стало и вовсе невыносимым. Поэтому, когда Николь покинула родной дом, в каком-то смысле все вздохнули с облегчением.
Неясный шум повторился, оторвав Николь от печальных мыслей. С тяжелым вздохом она огляделась вокруг. Собственно, в кухню она спустилась согреть себе молока в надежде на то, что оно поможет ей наконец заснуть. Однако молоко что-то слишком долго не закипало.
Николь переступила с ноги на ногу – каменные плиты пола были просто ледяными. Странно, почему Амелия так и не заменила эти древние камни современной плиткой. Впрочем, в этом-то как раз не было ничего странного. Кухня была царством тети Беатрис, и даже Амелия не решалась совать туда свой вездесущий нос. Сестру первой жены Уильяма она любила не больше, чем падчерицу, и с удовольствием избавилась бы от нее, однако, хотя обычно Амелия вертела мужем как хотела, в том, что касалось свояченицы, он был непреклонен. Беатрис прожила в этом доме всю жизнь и хлопоты по хозяйству взвалила на себя еще с тех пор, как заболела ее сестра Нора, мать Николь. После смерти Норы Беатрис продолжала заботиться об Уильяме и племяннице, пока в доме не появилась новая хозяйка. Амелия сначала огорчалась, что ей не удалось выжить Беатрис, но потом сообразила, что гораздо удобнее, если домашнее хозяйство, в котором она мало что смыслила, будет за нее вести кто-то другой. И хотя отношения двух женщин были натянутыми, они молча терпели друг друга.
Молоко как на грех закипело в тот момент, когда кто-то сделал попытку открыть дверь черного хода. Ошибиться было невозможно – кто-то тряс дверную ручку. Николь застыла как вкопанная, забыв про молоко, бодро переливавшееся через край кастрюльки, и очнулась лишь когда конфорка зашипела и по всей кухне разлился тошнотворный запах горелого.
Николь со стоном сдернула кастрюльку с плиты. Впрочем, молоко ее сейчас меньше всего заботило. Кто может рваться в дом посреди ночи?
Прерывисто дыша, Николь поставила кастрюльку на стойку рядом с плитой и на цыпочках вышла в прихожую, находившуюся за кухней.