16 
В первые годы своего царствования Екатерина особенное внимание уделяла внутренним делам государства. Более всего страдало население от традиционного отсутствия правосудия в России. Получив первые доклады, обрисовывающие состояние суда, она пришла в ужас. В дневнике записала: «Лихоимство возросло до такой степени, что едва ли есть самое мало место у правительства, в котором бы суд без заражения сей язвы отправлялся; ищет ли кто место – платит; защищается ли кто от клеветы – обороняется деньгами; клевещет ли кто на кого – все хитрые происки свои подкрепляет дарами». В 1766 году императрица повелела собрать комиссию для издания Уложения... Но польские смуты и возникшая из них первая турецкая война остановили эту законотворческую деятельность.
Чтобы укрепиться в мнении западного общества, она очень точно рассчитала ставку на тех, кто в данное время владел умами Европы. Получив известие, что французское правительство осудило и запретило дальнейшее издание знаменитой энциклопедии Дидро и Вольтера, Екатерина предложила издавать последующие тома в Риге за ее счет. И этот шаг, вкупе с перепиской ее с европейскими философами, вывел российскую императрицу в глазах Западной Европы в ряды мудрых и просвещенных монархов.
Все это сделалось, конечно, не сразу и не вдруг. Но мы собрали эти примеры воедино, чтобы лишний раз напомнить, какими бывают механизмы укрепления во власти и в мнении общества, когда на престол восходит новый, неизвестный дотоле правитель.
3
Лишь через два года после восшествия на престол новой Государыни собралось протасовское семейство в столицу. В Санкт-Петербург прибыли к Покрову и разместились, к неудовольствию обленившейся дворни, в доме Алексея Федоровича, приехавшего в отпуск из Стокгольма. За немногими своими комнатами он предоставил гостям весь дом.
– Пора бы тебе, Степан, вовсе сюды перебираться... – говорил он, бросая быстрые взгляды на племянницу, которая стала весьма статной девицей. – Я, чаю, вскорости снова к свенскому двору отбуду. Покамест живите, а там, авось чего и приглядишь...
Сестры Протасовы с интересом оглядывали покои, убранные по невиданной им в Москве европейской моде. Стены залы, обтянутые кожаными обоями, расписанными масляными красками по золоченому полю. Портреты высочайших особ, висящие меж окнами. Было немало и других картин, а также чудные антики, весьма вольного характера. Он и на сей раз привез из-за границы что-то, что до времени стояло в сенях и в каретнике, аккуратно, не по-нашему, зашитое рогожами. Все это вместе с городом, построенным на европейский манер, увиденное впервые, вызывало в девушках, особенно в Анне, трепет восторга.
Добрый дядюшка любовался этим восхищением и не раз говорил невестке, что-де надобно поощрять художественные наклонности племянницы. Однако Анисья Никитична, зная их в подробностях, пропускала советы Алексея мимо ушей. Она лишь внимательнее следила за дочерью да, отводя глаза от легкомысленных картинок, плевалась. Степан Федорович завистливо говорил:
– Деньжищ-то сколь на все страчено... Лучше бы ты женился, Алешка, именьишко поправил... А то живешь бобылем – ни Богу свечка, ни черту кочерга.
Брат на эти увещевания только рукой махал, дивясь изменениям, произошедшим с племянницей. Он не раз вспоминал, как два лета назад перед дальней дорогою случилось у него пикантное приключение в братнем имении. Не без доли мужского самодовольства, хотя и с неким чувством вины, рассказывал он подчас о том в мужской компании, вызывая зависть слушателей. Еще бы, всего за пару дней волокитства за весьма юною особой, уверял он, удалось ему перейти от платонической идеальности к эпикурейской чувственности, да какой... «За одну ночь мы прошагали по всем ступеням утонченной любовной страсти. Кто бы мог ожидать такой прыти от провинциальной девушки пятнадцати лет?» Естественно, что на вопросы о том: «Кто такая?», на просьбы открыть имя юной Мессалины он только похохатывал да отмахивался. Помнила ли о том Анна?..
Однажды он тайно показал ей скульптуру римского бога Приапа, стоящую в запертом кабинете. Античный образ бородатого бога с атрибутами сладострастия и с двойной флейтой Эрота способен был смутить не только юную провинциалку. Анна потупила взор и убежала. Но когда дядюшка вручил ей ключ от заветного покоя – не отказалась. Не выказав внешне особого интереса, спрятала его в шкатулку. На самом же деле, когда никто не мог ее видеть, она, улучив минуту, отпирала тяжелую дверь. Там, затаив дыхание, она любовалась античной откровенностью и, утешая себя, гладила и ласкала скользкий мрамор, словно желала уподобиться кипрскому царю [16] .
16 
