Однажды мсье Лагри забыл в беседке маленький томик из своей французской библиотеки. Без особого интереса Аня открыла книжку и прочла: «Therese philosophe, ou m?moires pour servir a l’histoire du p. Dirrag et de mademoiselle Eradice» – «Тереза философ, или Мемуары свидетельницы истории патера Диррага и девицы Ерадик». Она перелистнула страницу, и первая же картинка бросила ее в жар. То, что так неясно представлялось ей в ночных видениях, было откровенно нарисовано на бумаге... Оглянувшись, Анна стала наскоро листать дальше, ужасаясь с каждым следующим рисунком и приходя во все большее волнение. Подобного она не могла себе представить даже в тайных мыслях.
Захлопнув книжку, девочка почувствовала, что не в силах расстаться с нею. Она должна была непременно рассмотреть все еще раз на досуге... Убедившись, что за ней никто не наблюдает, Анна сунула томик под передник и побежала к себе. Так непристойный французский роман стал в ее жизни первым катехизисом плотских утех.
– Avez-vous lu la «Therese philosophe», n’est-ce pas? <Вы прочли «Терезу», не так ли? (франц.).> – улыбаясь, спросил ее мсье Лагри на следующий день. Девочка покраснела и отвернулась. – Oui, oui, je vois, que vous l’avez lu. Il n’y a pas lieu de rougir, ma ch?rie <Вижу, что прочли. И нечего краснеть, моя дорогая (франц.).>. Когда-нибудь вы все равно должны были бы о том узнать...
С этого дня он стал еще внимательнее относиться к воспитаннице, потихоньку давал ей и другие книжки, которые не следовало показывать матушке. А потом... Потом, научил получать удовольствие от ласк, не переходя опасной границы. В первый раз Анна отдалась его рукам с легким испугом, слегка сопротивляясь. Но учитель был опытен, и уже через несколько мгновений ее тело пронзил столь сладостный трепет, какого она никогда не испытывала прежде. Подавляемая чувственность поднялась горячей волной и затопила остатки благоразумия, уничтожила стыд. Она стала сама изыскивать способы встречаться с учителем наедине. Ранее не особенно восприимчивая к звукам скрипки и клавесина, она неистово «полюбила музыку» и, радуя матушку, перестала убегать от уроков.
Но однажды за подобными «упражнениями» их застала няня.... Мсье Лагри вынужден был спешно покинуть дом. К удивлению матушки, Анна пережила его отъезд спокойно. Так же спокойно она выдержала и причитания родительницы. Иногда, по утрам в постели, она вспоминала француза. Грудь ее начинала волноваться, а руки блуждали по телу, отыскивая и каждый раз находя уголки наслаждения. Дело обычное, почти все девочки занимаются этим. Сбросив одеяло и раздвинув колени, она неистово терзала себя, доводя до изнеможения.
Старая нянька докладывала госпоже о бесстыдных действиях Анюты, и та все собиралась поговорить, но как-то откладывала и откладывала, пока не подсмотрела эти развлечения сам-друг. Только тогда она решилась на трудную миссию душеспасительной беседы.
– Доченька, – говорила Анисья Никитична, глядя в сторону и заливаясь краской стыда, – остерегайся прислушиваться к голосу демона плоти. Он толкает тебя к погибели, внушая самый гнусный из всех пороков. Своими руками ты губишь не токмо тело свое, но и душу, даже непроизвольно касаясь срамных мест. Грех-то какой. Господь не простит тебе его за гробом, и ты будешь мучиться с другими грешниками в геенне огненной... – Может быть, именно этих последних слов доброй женщине произносить не следовало, потому что любое наказание перестает быть страшным, если человек подвергается ему не в одиночестве. Но откуда было знать почтенной Анисье Никитичне психологические тонкости воспитания. Она лишь скорбела, что никакие упоминания о «смертном грехе», о «бесстыдстве непристойных прикосновений» впечатления на дочь не произвели. Она вспомнила, как дурно спала Аннушка уже в раннем детстве. Как она пыталась связывать ей на ночь руки, надевала и завязывала варежки, потом посадила у постели няньку, чтобы та следила дабы Аннушка и во сне держала руки поверх одеяла. А теперь что ж...
8
В тот год, воротившись перед Филипповым постом [12] в Москву, Анисья Никитична решила обратиться к духовнику. Затворив двери гостиной, она долго разговаривала с ним, плакала и просила помощи. Бедный священник, которому вряд ли доводилось прежде беседовать на подобные темы с прихожанками, был весьма озадачен. Как объяснить десятилетней отроковице недостойность ее побуждений и остановить в греховных деяниях? В те времена люди не были столь искушены в вопросах плоти, и порочное удовлетворение чувств путем рукоблудия считалось едва ли не смертным грехом. Смущенный просьбой влиятельной прихожанки, бедный исповедник подумал не обратиться ли ему к епископу, но, вспомнив грубого и необразованного владыку Исидора, от намерения своего отказался. В приходе любили отца Пахомия. Вся жизнь прихожан была связана с его деятельностью. Он крестил и соборовал, освящал браки и принимал покаяния. Решил он и в этом непростом случае прибегнуть к посту, молитве и покаянию.