Царскосельский сезон начался тихо. Императрица предпочитала спокойные игры. Правда, иногда и эти невинные занятия бывали чреваты весьма напряженными моментами. Однажды за картами, когда за столом государыни собрались ее постоянные партнеры: графы Чернышев, Разумовский, Строганов, австрийский посланник и Потемкин, игра вышла из привычного русла. В вист и рокамболь играли, как правило, по полуимпериалу за фишку. А тут банк неимоверно разросся. Строганов был страстным игроком и необычайно волновался при проигрышах. Однажды он так разгорячился, при каком-то промахе Екатерины, что бросил карты, вскочил с кресла и заходил по комнате, едва не крича императрице:
– С вами играть нельзя. Вам проигрыш – хоть что, а мне каково?..
Присутствующие застыли в испуге. И только государыня сохранила присутствие духа и сказала:
– Не пугайтесь, господа. Мы играем уже тридцать лет и всегда одно и то же...
Действительно, через некоторое время, успокоившись, Строганов снова сел за стол и игра возобновилась...
Но нынче все было по-другому. Когда ставки сильно возросли, Потемкин вынул из кармана большой изумруд прекрасной огранки и небрежно бросил его на середину стола. Общий возглас восторга прокатился среди играющих. Из-за соседних столов и с диванов поднялись другие гости и сгрудились у стола императрицы, чтобы полюбоваться на сокровище.
Екатерина, чрезвычайно любившая камни, вспыхнула. Она прикрыла рот картами. Потом собрала их и положила на стол.
– Пожалуй, я не столь богата, – сказала она досадливо, – чтобы ответить вам тем же, граф.
– Матушка-государыня, – Григорий Александрович привстал с кресла, – мы все – твои... – он чуть не сказал «рабы», но вовремя вспомнил о запрете Екатерины на это слово и поправился, – подданные и все наше – твое. Тебе понравился сей камешек, так прими его в подарок. А стоимость оного я покрою в банке своим векселем на ассигнации.
Прасковья Брюс, вся покрывшаяся красными пятнами, первой захлопала в ладоши.
– Виват Григорий Александрович! Вот истинно Боярд – рыцарь без страха и упрека. Вот щедрость, достойная шевалье.
Шум поднялся невероятный. Все толпились, все говорили одновременно. Изумруд переходил из рук в руки. Императрица сидела красная, глаза ее сияли...
Затем игра продолжилась. Потемкин был в ударе и скоро отыграл значительную часть суммы, помеченной на расписке. Около полуночи Екатерина встала.
– Все, господа. На сегодня хватит. Я благодарю всех за прекрасный вечер. А вас, граф, особенно. Но уже поздно, а завтра, Бог даст, будет еще день. Доброй ночи всем... – Она повернулась к дежурной фрейлине. – Если вас не затруднит, ma ch?rie, пришлите мне мадемуазель Перекусихину.
В разговор вмешалась Анна Протасова, бывшая в этот вечер в числе гостей:
– Вашему величеству придется подождать. Я видела, как Маша Перекусихина пошла к себе. А с тех пор, как коридор во фрейлинский флигель заложен, девушкам приходится бегать вокруг. Это требует времени, я уж не говорю, что холодный ветер и сырая погода – верный путь к инфлюэнце...
Императрица остановилась.
– Что значит заложить коридор?
– Заложить, значит закрыть проход стеной из кирпичей...
– Кто велел это сделать и зачем? – она посмотрела на Потемкина.
Тот смешался.
– Ну, там... Там дуло, как в трубе...
– И потому вы решили – пусть девушки бегать по улица мимо ваши окна? Мудрый решение, нечего сказать.
Потемкин с такой ненавистью посмотрел на статс-фрейлину, что другая бы на ее месте упала в обморок. Но Анна стойко выдержала его взгляд. Она присела перед императрицей и сказала:
– Пока мадемуазель Энгельгардт бегает за Машей, вы, может быть, позволите, ваше величество, мне вас проводить?
Они уже настолько хорошо знали друг друга, что Екатерина сразу поняла, что у статс-фрейлины есть для нее еще какая-то новость.
– Хорошо, ma ch?rie, пойдемте...
В будуаре, после того как Анна затворила за собою дверь, Екатерина вопросительно посмотрела на нее.
– В колье, купленном его светлостью у бриллиантщика Луиджи Граверо, были три изумруда, ваше величество. Два поменьше, а этот – самый большой.
Екатерина подозрительно посмотрела на фрейлину.
– А кому же предназначаться колье?
– Наверное, тому же, кому и арбуз, за коим гоняли его светлость курьера в южные степи...
Императрица выпрямилась, оттолкнула руки Анны, помогавшей ей раздеваться.
– Вот что, милочка, – голос ее прозвучал раздраженно. – Переставай морочить мне голова. Если тебе нечто известно, говори. Мы уже имели с тобой договор об это.