Кащей и раньше недолюбливал Дорогина, а теперь смотрел на проводника с особой неприязнью.
Тот ведь оказался свидетелем его унижения. А сам остался в стороне.
Что там приказал Стропило? В расход пускать этого лоха? Нет, иначе бы шеф не появился на квартире собственной персоной. И не оставил бы своего сотрудника в бессознательном состоянии с приговоренным к смерти проводником.
– Ну что, погнали? Или посидим еще? – осведомился Муму.
– Куда это ты намылился?
– Я вообще-то собрался отдыхать. Но этот крикун… Напоследок потребовал, чтобы ты меня к нему отвез. Или не ехать? Короче, сам решай.
Кащею даже в голову не пришло, что Дорогин в состоянии так рискованно блефовать.
– С этого и надо было начинать! Когда он сказал быть?
Сергей притворно наморщил лоб:
– Ничего вроде не говорил про время.
– Ну какого хрена ты сразу не сказал, а? Столько болтал не по делу!
Позабыв о травме, Кащей слишком сильно раскрыл рот и тут же поморщился от боли. Надо спешить. Приехать раньше – все же меньшее из зол, чем опоздать.
* * *
На вокзале в славном городе Питере у Воробья украли все деньги. У него, человека, сотворившего своими руками столько хитрых приспособлений, банально вытащили бумажник из кармана.
Скудный запас съедобного был уже съеден. Он остался в чужом городе с червонцем мелочью.
Знал два адреса, куда мог бы пойти: троюродного брата и друга детства. С обоими он лет пятнадцать не виделся, но можно не сомневаться – его приняли бы с удовольствием. По крайней мере дня два или три его пребывание у них было бы только в радость.
При теперешнем его положении визит к знакомым или родственникам исключался. По этим адресам его могут искать, туда не стоит даже носа показывать.
Отреставрированный после юбилея центр города не заставлял Воробья восхищенно оглядываться по сторонам, как других, более благополучных гостей северной столицы. Полдня он проторчал на скамейке в Летнем саду, завидуя голубям, которых кормили булками. Потом решил отправиться в приют для бездомных – других вариантов он просто не видел. Это хоть какая-то крыша над головой, хоть какая-то бесплатная пища.
Женщина на входе взглянула на него удивленно. Воробьев понял, что одет слишком прилично для этого заведения. Вокзальный вор не тронул паспорт, но показывать его было бы верхом глупости. Теперь нигде нельзя появляться под своей настоящей фамилией. Воробьев выдумал другую, сообщил, что у него украли и паспорт вместе с деньгами. Дежурная по заведению отнеслась к этому без интереса – с подобного рода байками она здесь сталкивалась каждый день. Заполнила карточку со слов новичка. Показала ему, где взять матрац, пахнущий дезинфекцией, и одеяло из байки. В просторном помещении таких матрацев красовалось на полу штук тридцать. Одни пустовали – хозяева куда-то отлучились по своим делам. На других сидели и лежали немолодые люди, плохо причесанные и далеко не идеально выбритые. Несмотря на чистый пол, к запаху дезинфекции здесь добавлялся отчетливый запах мочи.
Воробей негромко поздоровался с ближайшими соседями. Ему ответил только один голос, остальные молча и внимательно разглядывали новичка.
Через минуту отвернулись, кто-то продолжал дремать, кто-то – разговаривать, кто-то – созерцать аккуратно побеленный потолок.
– Обед уже прошел. На вас не заказывали, так что извините, – объяснила дежурная сотрудница. – Поужинать сможете без вопросов.
Поколебавшись, она отвела Воробья в сторону.
– У нас сегодня немецкая делегация ожидается.
Привезут гуманитарку. Мы уже отобрали человека для благодарственного слова, но вы вообще-то смотритесь лучше. Давайте попробуем. Побудете на замене, на подстраховке. Сможете запомнить четыре предложения?
Немцы, точнее, немки и Евангелического союза явились ближе к вечеру. Им представили отобранный контингент из шести человек, которым было ведено молчать и благодарственно кивать. Одного вдруг заела гордость, он послал немок подальше вместе с их барахлом.
– Запомните, нас нельзя ни купить, ни поставить на колени!
Затем, процитировав на память патриотический отрывок из «Полтавы» про то, как «гнутся шведы», он громко высморкался прямо благотворительницам под ноги. Прибывшая с немками переводчица, продолжая улыбаться, перевела все это как спонтанное, очень эмоциональное выражение благодарности. Тем не менее в воздухе повисло недоумение.