— Ну, Колян, поехали, — скомандовал Ковалев, усаживаясь поглубже и забрасывая мокрую фуражку на заднее сиденье. — Давай пока прямо, а потом я покажу. Рули, рули. Знакомься с географией.
Ехать пришлось довольно долго. Губин совершенно запутался в поворотах и проездах и вскоре уже не пытался сообразить, где они находятся, во всем положившись на напарника, который командовал, куда свернуть и где притормозить. Наконец Ковалев велел остановить машину.
Они оказались во дворе старого, сталинской постройки дома. Когда Губин выключил фары, во дворе стало темно, как у негра под мышкой.
— Пошли, Колян, — сказал Ковалев. — Познакомишься с одним интересным человечком.
Вслед за напарником Губин вышел из машины и, не сделав и двух шагов, оступился, угодив правым сапогом в глубокую, по самую щиколотку, выбоину в асфальте, до краев наполненную грязной водой.
— Блин, — сказал он в сердцах, — как они тут живут? Шею же можно свернуть.
Сказавши про шею, он немедленно вспомнил убитого букиниста. Ему стало не по себе в этой кромешной темноте, и он ускорил шаг, догоняя напарника.
Они вошли в тускло освещенный, насквозь провонявший кошками подъезд и поднялись на третий этаж. На площадке между вторым и третьим этажами из-под ног заполошно метнулся облезлый серый в полосочку кот, до этого грызший в углу селедочную голову.
— Пошел на хрен, срань вонючая, — Дружески напутствовал кота Ковалев и попытался поддеть его сапогом, но промахнулся. Добравшись до третьего этажа, они долго трезвонили в дверь. Наконец из недр квартиры донеслись шаркающие шаги, и дребезжащий старушечий голос спросил:
— Кто там?
— Открывай, Максимовна, — сказал Ковалев. — Милиция.
Залязгали древние замки, и в приоткрытую щель выглянуло сморщенное личико в венчике растрепанных седых волос. Увидев форму, старуха откинула цепочку и посторонилась, пропуская сержантов в квартиру.
— Носит вас… — бормотала она, запирая дверь. — Чего он опять учудил, аспид этот?
— А может, это не он, — осклабился Ковалев. — Может, это ты учудила. А, Максимовна? Ты как, сразу колоться будешь или в отделение поедем? Самогоночку-то гонишь помаленьку, а, старая? Может, нацедишь по стопарику?
Продолжая недовольно бормотать и поминать разными словами и отделение, и Ковалева с Губиным, и какого-то незнакомого Губину аспида, из-за которого нормальным людям не дают спать по ночам, старуха, шаркая войлочными шлепанцами, исчезла в глубине квартиры, и оттуда вскоре донеслось приглушенное звяканье стекла о стекло и аппетитное бульканье. Потом старая карга возникла вновь, неся две щербатые чашки, распространявшие весьма недвусмысленный запах.
— Из чего гонишь-то, Максимовна? — подозрительно принюхиваясь к содержимому своей чашки, спросил Ковалев.
— Из чего, из чего, — передразнила его старуха. — Из кефира, вот из чего.
— Ну да? — поразился сержант. — Ну-ка, ну-ка…
Губин опасливо заглянул в свою чашку. Самогон, вопреки его ожиданиям, оказался прозрачным, как слеза, и пах вполне терпимо.
Ковалев между тем уже опрокинул свою порцию, крякнул, занюхал рукавом и с шумом выдохнул воздух.
— Спасибо, старая, не дала засохнуть. Вилька у себя?
— У себя, где ему быть, аспиду несытому. Нажрался с вечерами спит без задних ног с шалавой своей.
— Это с которой же?
— Да кто их, б…й, разберет, они у него все на одно лицо — синие, опухшие, как покойники, прости ты меня, господи. Лизка вроде бы у него сегодня.
— Ладно, это нам без разницы. Ты, Максимовна, спать ложись, мы тут сами разберемся, что к чему.
Продолжая недовольно бормотать и шаркать, старуха удалилась в свою комнату и закрыла за собой дверь.
Ковалев направился к комнате напротив и толкнул дверь.
— Надо же, — удивился он, — заперто. Значит, не совсем пьяные были, когда ложились.
И он без тени смущения забарабанил в дверь кулаком. Стучать пришлось долго. Уставший Ковалев уступил место Губину, потом они сменились снова, и лишь минут через двадцать в замке повернулся ключ, и на пороге комнаты возник тщедушный, совершенно раскисший со сна мужичонка в мятых семейных трусах, надетых, видимо, впопыхах, шиворот-навыворот. Щуплое тело с дряблой обвисшей кожей покрывала корявая вязь татуировки, на бледных щеках с фиолетовыми прожилками топорщилась трехдневная щетина, а давно нуждавшиеся в стрижке волосы стояли дыбом вокруг желтоватой лысины.