Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
77 
Фатиха кусала свои бескровные губы, потом быстро спросила.
– А твой сын?
Лена не отвечала.
– А твой собственный сын? – повторила та – Хорошо, пойдем, заберем девочку. Я согласна. Мне все равно. Но ты мать! Подумай, что будет, если ты сбежишь с девочкой? Убьют твоего сына. Сразу убьют и рассуждать не будут. Что молчишь? Я права, Да? Пошли!
– Ты просто никогда не была матерью и никогда не будешь! – с ненавистью выпалила Лена. – В чем ты права?
Фатиха замерла, сощурилась, как от яркого солнца, и с минуту смотрела на нее. Потом пожала плечами, отвернулась, пошла прочь. Лена посмотрела на ее ссутуленные узкие плечи, которых никогда не касался любящий мужчина, и почувствовала раскаяние.
Фатиха обернулась, безжизненным голосом спросила:
– Ты идешь?
Лена молча догнала ее. Уже в метро она повторила свой вопрос:
– Что с девочкой? Она ненормально выглядит.
– Они ее, наверное, поят снотворным.
– Как? Это же вредно…
– Какая им разница… – Фатиха не смотрела ей в глаза. – Ты сейчас опять скажешь, что я никогда не буду матерью, но придется тебе понять – совершенно все равно, что для нее вредно, а что нет. Они же собираются ее убить.
– Нельзя этого допустить, Фатиха!
– Дай подумать.
– Милая, прости меня… – шептала Лена, хватая ее за руку. – Я не хотела тебя обидеть… Но что нам делать? Пойми ты… Мы же все равно что соучастники убийства! Видели ее и не спасли, оставили там… Спокойно так оставили…
– Спокойно… – проворчала Фатиха. – Молись, чтобы Сайда не разболтала мужу.
– А что она видела?
– Ничего, она сидела в комнате, резала мне пластырь. Потом я этот пластырь скатала на ноге и сказала, чтобы она мне дала другой, этот плохо клеится. Скажи спасибо, что у нее там целый набор этих пластырей. Пока мы возились, ты там нянчилась с ребенком… А мужу она может рассказать, что мы пришли и ты пропадала непонятно где минут пять, может, видела девочку.
– Пять минут? Так долго?
– Да, не меньше. Я уже с ума стала сходить. Ведь ты вроде бы пошла в туалет. Но Сайда ничего не сказала. Мне не сказала, а мужу может сказать… Впрочем, не знаю. Она его так боится… Она вообще-то не должна была нас в квартиру пускать, особенно тебя, но она не умеет отказывать.
– Она ведь женщина, она мать… – с глубоким убеждением произнесла Лена. – Она нас не выдаст.
– Вот именно – она мать, – фыркнула Фатиха. – И за своего сыночка душу продаст. А уж нас с тобой тем более! Если решит, что опасно молчать, сразу расскажет мужу. Вот сейчас, наверное, рыдает и думает: не погубила ли она сына тем, что приняла нас? Ведь это запрещено!
Лена вспомнила грязное платьице, изможденное личико девочки и поняла: та женщина ничего не сделает, чтобы им помочь. Напротив, если будет возможность выслужиться перед нужными людьми, выслужится, ради сына погубит чужого ребенка. И ничего не возразила.
Девушки вышли на станции «ВДНХ». Фатиха объяснила это так – нужно принести чек с ВДНХ, чтобы оправдать версию, которую она сплела Саиде. Чек из центрального магазина только вызвал бы подозрения. Они быстро прошли по уличным магазинчикам, которые стояли вдоль павильонов, Фатиха выбрала какое-то платье, Лена даже не взглянула какое. Ей было не до того, хотелось плакать, истерические рыдания подступали к самому горлу. Когда они вернулись домой, она первым делом схватила на руки сына, обняла его и прижалась губами к его курчавой голове. Мальчик ответил удивленным взглядом и улыбнулся.
Глава 12
Дети часто приходили играть в это запретное место за проломленной оградой парка. Так это и называлось у них – «пойти в запретку». А запрещали им здесь играть потому, что место было глухое, парк заброшенный, жилых домов рядом мало, кричи – не услышат. Но то, что играть в таком месте было страшновато, только увеличивало интерес Ходили сюда всегда большой компанией – собирались человек по шесть-семь и до сумерек играли в «войнушку».
В этот день игра удалась Болотистая почва от жары подсохла, – можно было лечь в засаду где угодно, и ничего – дома по одежде не поймут… Темнело, все проголодались, но домой никто не рвался – развоевались не на шутку, азарт был сильнее. В засаде лежали двое – старые приятели, «фронтовые» товарищи, измазанные как черти – «коммандос». Они молчали, прислушивались. Где-то в кустах трещало, к ним явно подкрадывались, надо было подпустить поближе, потом с диким криком вскочить, повалить в лужу, связать… И веревка у них была, короткая, правда, но и запястья-то у них не такие, как у Шварценеггера, хватит… Шорох был все ближе, мальчишки переглянулись, затаили дыхание. Вскочили немного раньше, чем было нужно, – просчитались, увидели спину убегавшего противника. Заорали: «Миха! Миха!» Бросились за ним. Он убегал, то и дело оглядываясь, задыхаясь, зная, что, уж если эти догонят, потыкают мордой в грязь. Бежал по глинистому краю озерца, они уже настигали его, сопя от возбуждения, как вдруг он еще раз оглянулся, ахнул, нога поехала на глине, и он оказался в воде.
77 
