Особенно,... 
67 
Сегодня его дернули так, что едва не оторвали голову. Ощущение было не из приятных, и, вернувшись на работу, он совершил поступок, который потом долго не мог объяснить самому себе: грубо облаял Лидочку Маланьину, не успевшую вовремя убраться у него из-под ног. Совершив этот сомнительный подвиг, он гордо удалился к себе в кабинет, так грохнув дверью, что в коридоре рядом с косяком отвалился приличный кусок штукатурки.
– С-с-сволочь, – прошипел он, рухнув в кресло и трясущимися от ярости и унижения пальцами выковыривая из пачки сигарету. – С-с-сук-кин кот! Тварь толстомордая, коз-з-зел…
Он долго чиркал колесиком зажигалки, а потом еще дольше ловил прыгающим кончиком сигареты дрожащее голубоватое пламя. Когда сигарета наконец задымилась, он с лязгом захлопнул крышку зажигалки и швырнул ее на стол, разметав лежавшие там бумаги.
И тут, словно в ответ на его молитвы, в кабинет без стука ворвался Светлов.
– Я встретил в коридоре Лиду, – металлическим голосом произнес он прямо с порога. – Она плачет.
Миронов на секунду прикрыл глаза, глубоко затянулся сигаретой и с шипением выпустил дым сквозь стиснутые зубы. Приход Светлова, да еще нарывающегося на ссору, был настоящим подарком судьбы. Миронов когда-то неплохо боксировал, и сейчас он как никогда нуждался в ком-нибудь, кого можно было бы использовать в качестве боксерской груши – если не в буквальном смысле, то хотя бы в переносном.
– Какая чепуха, – сдавленным от злости голосом произнес он. – Наша Лида громко плачет… Поверь, она плакала бы гораздо громче.., черт, она бы выла, как сирена гражданской обороны, если бы знала, за кого собирается выйти замуж!
Светлов быстро оглянулся на дверь, проверяя, достаточно ли плотно она закрыта, и это невольное движение доставило Миронову массу удовольствия.
– Я тебя не понимаю, – гораздо тише, чем в начале, заявил Дмитрий.
– Брось, старик, ты меня отлично понимаешь, – отмахнулся Миронов. – То, что ты трус, простительно – в конце концов, не всем же быть героями! Но ты ведь даже не сказал мне, что произошло. Ты был так уверен, что… А, да пошел ты в задницу, сопляк! И теперь ты приходишь ко мне, как.., как.., как какой-то Айвенго недоделанный, и требуешь, чтобы я был галантным с твоей дамой! Дама, конечно, ни в чем не виновата, и я перед ней непременно извинюсь.., когда немного остыну и разберусь с тобой.., но как ты поступишь, если я этого не сделаю? На дуэль меня позовешь, сморчок кудрявый? Учти, я на пятнадцать кило тяжелее тебя и знаю бокс. Я из тебя котлету сделаю, а Филатов вообще раздробит то, что от тебя останется, на молекулы. Ты хорошо меня понял?
– Мне кажется, да, – тихо ответил уничтоженный этим бешеным напором Светлов.
– И что же ты понял? Ты – говно, вот что ты должен был понять! Таков, в общих чертах, основной тезис моего выступления. А если ты не согласен с этим тезисом, я могу вынести его на широкое обсуждение – хоть в трудовом коллективе, хоть по всей Москве. Ясно?
– Ясно.
– Что тебе ясно?! – продолжал напирать Миронов. Ему было немного жаль Светлова, но другого выхода он не видел, да и на душе было чересчур погано, чтобы позволить себе кого-то жалеть. Его, Игоря Миронова, никто ведь не пожалел…
– Ты хочешь, чтобы я это сказал? – словно не веря собственным ушам, спросил Светлов.
– Не ты, а вы, – резко ответил Миронов. – Да, я хочу, чтобы ты это сказал. Произнес вслух. Одного раза будет достаточно, хотя лучше было бы три.” или пять. Ну, давай.
– Я – говно, – послушно сказал Светлов. “Все правильно, – подумал Миронов, избегая смотреть на иссиня-бледное лицо журналиста. – Когда человек уже дал трещину, доламывать его – одно удовольствие. Гни в любую сторону, хоть узлом завязывай – никакого сопротивления, как будто у него хребта сроду не было… Кстати, если бы парень был законченной мразью, эта история с Филатовым была бы ему, что называется, до фонаря. Наплевать и растереть и снова наплевать. А он переживает и, кажется, искренне верит в то, что он и в самом деле полное дерьмо.., что, кстати, не так уж далеко от истины."
Он затянулся сигаретой, обжег губы и лишь теперь обнаружил, что, пока он вытирал об Светлова ноги, сигарета истлела до самого фильтра. Миронов раздраженно ткнул окурок в пепельницу и сейчас же снова закурил, стараясь не смотреть на своего собеседника.
– Ну ладно, – произнес он после долгой и тягостной паузы. – Будем считать, что этот вопрос закрыт. Все мы люди, и ничто животное нам не чуждо. Поговорим лучше о деле. У меня есть для тебя срочная работа.
67 
