ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Леди туманов

Красивая сказка >>>>>

Черный маркиз

Симпатичный роман >>>>>

Креольская невеста

Этот же роман только что прочитала здесь под названием Пиратская принцесса >>>>>

Пиратская принцесса

Очень даже неплохо Нормальные герои: не какая-то полная дура- ггероиня и не супер-мачо ггерой >>>>>

Танцующая в ночи

Я поплакала над героями. Все , как в нашей жизни. Путаем любовь с собственными хотелками, путаем со слабостью... >>>>>




  38  

На площадке между первым и вторым этажом Клыков задержался и, прижавшись к стене, осторожно выглянул во двор через пыльное окно. Человек в белом "Москвиче" неподвижно сидел на месте и, кажется, даже не смотрел в сторону подъезда.

В это время откуда-то сверху послышались неторопливые шаркающие шаги, сопровождавшиеся негромким постукиванием. Кто-то спускался по лестнице, то и дело задевая тросточкой металлические прутья перил. Клыков отпрянул от окна и начал деловито подниматься навстречу, похлопывая раскрытой ладонью по гладкому прохладному поручню. На площадке третьего этажа он разминулся с каким-то стариком, по виду – закоренелым бомжем. Старик был неопрятен, небрит, лыс и лохмат одновременно, да вдобавок ко всему еще и горбат – не так чтобы очень, но довольно заметно. Сутулые костистые плечи до сих пор впечатляли шириной, мосластые ручищи свисали ниже колен, как у крупной человекообразной обезьяны. От этого индивидуума со страшной силой разило винным перегаром и еще какой-то кислятиной – скорее всего просто застарелой грязью. Сто лет не мытая коричневая ладонь с корявыми, обведенными траурной каймой ногтями сжимала рукоятку трости с резиновым набалдашником; в другой руке старик держал веревочную авоську с пустыми бутылками.

"Квазимодо на пенсии", – подумал Клыков, окинув старика быстрым, обманчиво рассеянным, а на самом деле очень внимательным, профессионально цепким взглядом. "Квазимодо", бренча бутылками, постукивая палочкой и шаркая подошвами, прошел мимо, даже не взглянув на Клыкова. Он был обут в огромные растоптанные кроссовки – размера сорок шестого, если не сорок седьмого.

Клыков поднялся на четвертый этаж и позвонил в дверь квартиры Льва Валерьяновича. Подождав немного, позвонил снова, но ответом ему по-прежнему была мертвая тишина. Он припомнил белый "Москвич" у подъезда и удивленно приподнял брови: либо его водитель ошибся и "Москвич" не имел к Григоровичу никакого отношения, либо старик оказался намного хитрее и проворнее, чем можно было ожидать от человека столь преклонных лет.

Поймав себя на этой мысли, Клыков недоуменно пожал плечами: с того момента, как нанятые архитектором Телятниковым работяги откопали на дачном участке Георгия Луарсабовича Гургенидзе этот чертов бункер, ему повсюду мерещились какие-то шпионские страсти. Ну, с какого перепугу, спрашивается, старый графолог станет хитрить, ловчить, покидать собственную квартиру через окно (это на четвертом-то этаже!) и вообще вести себя как престарелый Джеймс Бонд? От него всего-то и требовалось, что проверить подлинность одной несчастной бумажки!

Но успокоить себя этими рассуждениями Клыкову не удалось. Он-то отлично понимал, что "несчастная бумажка", подсунутая им Григоровичу для экспертизы, таит в себе опасность не меньшую, а может быть, и большую, чем тактический ядерный заряд, спрятанный в подвале аэропорта. Ему трудно было представить себе последствия обнародования этого документа и обстоятельств, с ним связанных; честно говоря, обстоятельства эти до сих пор не укладывались у него в голове, и бывший подполковник армейской разведки Клыков старался о них попросту не думать. Он выполнял свою работу – выполнял, как всегда, добросовестно и с учетом возможной опасности. Но вдумываться, пытаться осмыслить природу этой опасности и определить ее источник он себе просто-напросто запретил, чтобы сохранить трезвость рассудка. Он всегда знал, что тот, кто стоит у кормила власти, волен не только управлять настоящим и закладывать основы будущего, но и перекраивать прошлое по своему усмотрению. Он знал, что его поколение и многие поколения до него выросли на грандиозном, всеобщем, всеобъемлющем обмане, были вскормлены ложью, которую впитали с молоком матери. Все это он уже давно осмыслил, пережил и переплавил в свое теперешнее мировоззрение, однако то, что они с Гургенидзе обнаружили в старом бункере, было уже чересчур. Ему было искренне жаль Григоровича, если старику и впрямь удалось каким-то образом точно датировать письмо. Себя ему тоже было жаль, потому что с таким угощением не мог справиться даже его луженый солдатский желудок.

Он еще раз позвонил в дверь, а потом, поддавшись раздражению, ударил кулаком в хлипкую филенку. Он даже не удивился, когда дверь легко распахнулась от удара, потому что подсознательно все время ждал чего-то именно в этом роде.

– А, чтоб тебя! – сказал он вслух, отработанным движением выхватывая из спрятанной под пиджаком кобуры тупоносый английский револьвер 38-го калибра.

  38