Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
47 
Майор позвонил в аэропорт и узнал, что первый рейс в нужном ему направлении отправляется в пять тридцать утра. Он заказал билет, посмотрел на часы и понял, что пора трогаться в путь. В аэропорт он прибудет рановато: времени как раз хватит на то, чтобы перекусить, а вздремнет он в самолете. Судя по времени прибытия, самолет пробудет в воздухе около трех часов — этого вполне хватит для того, чтобы во время переговоров с Мурашовым не чувствовать себя вареным Майор взял со спинки кресла свой кожаный плащ, за который, насколько ему было известно, подчиненные прозвали его Штандартенфюрером, оделся и, прихватив кейс стоимостью в один миллион долларов, вышел из управления. Без труда поймав на пустой улице одинокое такси, он велел водителю ехать в аэропорт и откинулся на мягкую спинку сиденья, безотчетно массируя грудь немного правее левого соска. Он подумал о жене и улыбнулся: такая красивая, умная и всесторонне образованная женщина, конечно же, не останется надолго в одиночестве. Майор Постышев искренне желал супруге счастья, которого она, несомненно, заслуживала. «Надо будет послать ей поздравительную открытку», — великодушно подумал майор. Эта мысль развеселила его, и он еще долго улыбался, сидя на заднем сиденье ядовито-желтой «волги» и не зная, что очень скоро окажется в таких местах, откуда не доходят никакие почтовые отправления.
Глава 7
Смена близилась к концу, и Игорь Ладогин уже зевал совершенно открыто. Что же касалось менее опытного и закаленного Костырева, тот уже миновал стадию зевания и теперь поминутно принимался сандалить глаза кулаками, как младенец, которого невнимательные родители забыли вовремя уложить баиньки.
При этом лицо со скошенным назад, слишком маленьким подбородком становилось таким по-детски обиженным и несчастным, что Ладогин, который и сам клевал носом, с трудом удерживался от смеха. Правда, он так ни разу и не засмеялся: Костырев обижался на все подряд, вот именно, как ребенок, а Игорь Ладогин всегда считал, что худой мир лучше доброй ссоры.
И потом, новичок быстро входил в колею, а мелкие личные недостатки есть у каждого. Ладогин, к примеру, сроду не мог равнодушно пройти мимо юбки, независимо от того, на что она была натянута. Существовали, конечно, некоторые возрастные ограничения: он ни разу не забирался в глубь веков дальше чем на пятьдесят три года. Пожилая интеллигентная дама, которую он как-то осчастливил своим вниманием, выделывала в постели такое, что Ладогин потом три дня болезненно морщился при малейшем намеке на эрекцию. Большинство длинноногих красавиц, до которых Игорь был большим охотником, не годились этой женщине в подметки, но он постарался закруглить отношения как можно быстрее и по возможности красиво: у нее было варикозное расширение вен, дряблые бедра и отвисшая, уже начавшая усыхать грудь, а половина белоснежных зубов на поверку оказалась искусственной, так что Ладогин, проведя краткое совещание с самим собой, решил установить возрастной предел в сорок пять лет и никогда не соваться дальше этой границы, чтобы не наживать неприятных воспоминаний и не обижать женщин, к которым относился с большой теплотой и уважением.
Мысли о присущих роду человеческому слабостях с неизбежностью привели к тому, что он начал испытывать некоторое стеснение внутри своих темно-синих форменных брюк. Сон как рукой сняло, и Игорь вдруг поймал себя на том, что видит на мониторах женщин и только женщин: равнодушно-усталых в зале ожидания, нервно-возбужденных у билетных касс, профессионально-сосредоточенных, но тоже усталых в этот предутренний час женщин в форме...
Он переменил позу, нарочно сев неудобно, и закурил, пытаясь отогнать посторонние мысли — скорее из чувства долга, чем в надежде и в самом деле что-нибудь изменить. Он был половозрелым самцом уже далеко не первый год и успел за это время прекрасно изучить собственную натуру: раз уж его мысли обратились на женщин, деваться некуда, Ладогин покосился на Костырева, который, сонно моргая, пил восьмую чашку дрянного аэропортовского кофе и тупо пялился на мониторы, словно ожидал прибытия в аэропорт колумбийского наркобарона со всей свитой и тремя тоннами героина в дорожных чемоданах. Время было глухое, предутреннее, и, хотя контрабандисты, как и вообще все темные личности, любят именно эти сонные часы, внезапного визита начальства можно было не опасаться. И потом, может же у человека случиться неотложная надобность! В туалет ему, например, приспичило...
47 
