Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
64 
– Я же говорил тебе, Борщев, – зло бормотал он, – никто сюда не входил! Я сам въехал на машине, а потом лично закрыл ворота. Сигнализация включена, никто сюда не проберется. Ну что ты еще выдумываешь? Забудь об этом майоре! Шлялся пьяный, не мог найти дорогу… В какую-нибудь блевотину вступил, а ты мне лапшу яичную на уши вешаешь!
– Тревожно на душе, – сказал Борщев, – предчувствия меня никогда еще не подводили, – и он, припав к щели металлических ворот, принюхался. – Ну точно я тебе говорю, такой же самый запах – креозот, сивуха и конечно же спирт.
– Ну что с тобой делать? – Иваницкий наморщил лоб. – Я еще поверил бы тебе, если бы ты сказал, майор пробрался вовнутрь.
Но тогда он и остался бы там. Не мог же он заехать и выехать с нами?
– Как знать, – ответил ему Борщев. – Давай еще раз проверим, ведь попытка не пытка.
Иваницкий зло выругался и открыл щиток.
Снял тяжелую, старую эбонитовую трубку телефона и связался с пультом. Дежурный начальник караула четко доложил, что никаких происшествий за время его дежурства не случилось.
– Сними склад № 5 с сигнализации.
– Есть! Можете открывать.
Индикаторная лампочка на пульте сигнализации погасла. Иваницкий достал тяжелую связку с ключами и принялся один за другим открывать замки. Вскоре он и Борщев вдвоем отвалили тяжелую металлическую дверь и тут же закрыли ее за собой, задвинув засов. Иваницкий на всякий случай еще и повесил тяжелый амбарный замок с узкой дужкой, на который Борщев покосился не без отвращения.
Вспыхнул яркий свет, и начальник полигона со своим замом пошли по бетонному, в каплях масла пандусу. Здесь, в подземелье, царил тяжелый удушливый запах спирта и сивухи, словно бы кто-то разлил на полу трехлитровую банку плохого самогона.
– Сюда без огурца и не зайдешь, – пошутил подполковник Борщев.
Полковник Иваницкий пропустил эту неуместную шутку мимо ушей и теперь уже сам внимательно всматривался в каждую лужу смазки, пытаясь отыскать на ней следы рифленых ботинок. Но пока еще ничего стоящего не попадалось. Если и были следы, то от сапог и то старые. Пленка на лужах смазки уже успела подернуться пылью.
– Да говорил же я тебе, никого здесь не было и быть не могло!
И тут в глубине склада прозвучал странный звук, словно бы кто-то икнул. Иваницкий тут же замер и поднял руку вверх.
– Тише.
Борщев тоже остановился и прислушался.
– Хрен его знает…
– Что, и тебе показалось? – поинтересовался начальник полигона. – Дай-ка мне фонарь, Борщев. Надо было весь свет включить, а не только дежурное освещение, теперь до щитка топать и топать.
Когда фонарь оказался в руках Борщева, он несколько боязливо оглядываясь быстро побежал между рядами колонн, светя и налево, и направо.
– Это где-то здесь! Здесь!
– А по-моему, там!
Иваницкий еле поспевал за своим подчиненным.
Наконец они увидели источник шума. Им оказался молодой солдат, о чем свидетельствовала его короткая стрижка. Солдат стоял на четвереньках и пытался блевануть. Скорее всего, в желудке у него уже ничего не осталось, и это были лишь позывы. А перед ним разлилась лужа на метр в диаметре, и солдат ошалелыми глазами взирал на нее, где плавали остатки сегодняшнего ужина, непрожеванное мясо, куски капусты и всякая всячина.
Борщев с облегчением вздохнул и направил луч света прямо в лицо ошалелому солдату.
Тот попытался подняться на ноги, но лишь пьяно качнулся и стал заваливаться на бок.
Борщев подхватил его, рванул на себя, а затем принялся трясти. Он тряс его минуты две.
– Сука! Козел! Подонок! Как ты здесь оказался, мерзавец? Быстро говори, быстро!
Иваницкий стоял рядом всего лишь в каких-нибудь двух метрах.
– Я вам приказываю, отвечайте! – закричал подполковник.
– Я… Бля… Бля… – солдат заикался, прожевывая слова. Они вылетали из его горла с таким трудом, словно бы там стояла какая-то непреодолимая преграда. – Я, бля… Тут, товарищ подполковник, товарищ.., оказался совершенно случайно.
– Как ты сюда попал?
– Я…
– Как?!!
Солдат неопределенно махнул рукой и тут же зажал ладонью рот.
Начальник полигона и его заместитель отпрянули в сторону, боясь быть обрызганными блевотиной. Но это был лишь рвотный позыв.
Какой-то странный клекот вырвался из груди молодого солдата, и он принялся сжимать свое горло руками, словно пытался себя задушить или оторвать чьи-то железные пальцы от своего горла.
64 
