366 
– Но послушайте, – сказала баронесса, – в какое положение вы себя ставите, если бы вдруг приехал де Морсер, он застал бы господина Кавальканти в комнате, куда ему, жениху Эжени, никогда не разрешалось входить.
– Вы совершенно верно сказали «вдруг», – возразил банкир. – По совести говоря, мы его так редко видим, что он, можно сказать, действительно появляется у нас только вдруг.
– Словом, если бы он явился и увидел этого молодого человека подле вашей дочери, он мог бы остаться недоволен.
– Недоволен, он? Вы сильно ошибаетесь! Господин виконт не оказывает нам чести ревновать свою невесту, он ее не так сильно любит. Да и что мне за дело, будет он недоволен или нет?
– Однако наши отношения…
– Ах, наши отношения; угодно вам знать, какие у нас с ним отношения? На балу, который давала его мать, он только один раз танцевал с моей дочерью, а господин Кавальканти три раза танцевал с ней, и он этого даже не заметил.
– Господин виконт Альбер де Морсер! – доложил камердинер.
Баронесса поспешно встала. Она хотела пройти в маленькую гостиную, чтобы предупредить дочь, но Данглар удержал ее за руку.
– Оставьте, – сказал он.
Она удивленно взглянула на него.
Монте-Кристо сделал вид, что не заметил этой сцены.
Вошел Альбер: он был очень красив и очень весел. Он непринужденно поклонился баронессе, фамильярно Данглару и дружелюбно Монте-Кристо, потом обернулся к баронессе.
– Позвольте спросить вас, сударыня, – сказал он, – как себя чувствует мадемуазель Данглар?
– Отлично, сударь, – быстро ответил Данглар, – она сейчас занимается музыкой в своей маленькой гостиной вместе с господином Кавальканти.
Альбер остался спокойным и равнодушным; быть может, в нем и шевельнулось что-то вроде досады, но он чувствовал, что Монте-Кристо смотрит на него.
– У господина Кавальканти прекрасный тенор, а у мадемуазель Эжени великолепное сопрано, не говоря уже о том, что она играет на рояле, как Тальберг. Это, должно быть, очаровательный концерт.
– Во всяком случае, они прекрасно спелись, – сказал Данглар.
Альбер, казалось, не заметил этой двусмысленности, настолько грубой, что г-жа Данглар покраснела.
– Я тоже музыкант, – продолжал он, – так по крайней мере утверждали мои учителя; но вот странно, я никогда не мог ни с кем спеться, с сопрано даже меньше, чем с какими-нибудь другими голосами.
Данглар кисло улыбнулся, как бы говоря: «Да рассердись же!»
– Так что вчера, – сказал он, видимо, все-таки надеясь добиться своего, – князь и моя дочь вызвали всеобщее восхищение. Разве вы вчера не были у нас, сударь?
– Какой князь? – спросил Альбер.
– Князь Кавальканти, – отвечал Данглар, упорно величавший Андреа этим титулом.
– Ах, простите, – сказал Альбер, – я не знал, что он князь. Так вчера князь Кавальканти пел вместе с мадемуазель Эжени? Поистине это должно было быть восхитительно, я страшно жалею, что не слышал их. Но я не мог воспользоваться вашим приглашением, мне пришлось сопровождать мою мать к старой баронессе Шато-Рено, где пели немцы.
Затем, после небольшого молчания, он спросил как ни в чем не бывало:
– Могу ли я засвидетельствовать свое почтение мадемуазель Данглар?
– Нет, подождите, умоляю вас, – сказал банкир, останавливая его, – послушайте, эта каватина прелестна, – та, та, та, ти, та, ти, та, та; это восхитительно, сейчас конец… еще секунда; прекрасно! браво, браво, браво!
И банкир принялся неистово аплодировать.
– В самом деле, – сказал Альбер, – это превосходно, нельзя лучше понимать музыку своей родной страны, чем понимает князь Кавальканти. Ведь вы сказали «князь», если не ошибаюсь? Впрочем, если он и не князь, его сделают князем, в Италии это не трудно. Но вернемся к нашим восхитительным певцам. Вам следовало бы доставить нам всем удовольствие, господин Данглар: не предупреждая о том, что здесь есть посторонний, попросите мадемуазель Данглар и господина Кавальканти спеть что-нибудь еще. Так приятно наслаждаться музыкой немного издали, в тени, когда тебя никто не видит и ты сам ничего не видишь, не стесняешь исполнителя; тогда он может свободно отдаться влечению своего таланта и порывам своего сердца.
На этот раз Данглар был сбит с толку хладнокровием Альбера.
Он отвел Монте-Кристо в сторону.
– Ну, что вы скажете о нашем влюбленном? – спросил он.
– По-моему, он довольно холоден, это бесспорно. Но что поделаешь! Вы дали слово!
366 
