44 
– Класс! Тебе голубой идет даже больше, чем мне. И волосы так хорошо лежат, – сказала Юлька, тоже надевая платье. – Ты не заплетай косу – так лучше. Дура я, что волосы перекрасила: вот теперь я вижу, что светлые мне больше идут.
– А ты можешь волосы в обратный цвет перекрасить?
– Могу, конечно. Но тогда мы с тобой совсем одинаковые будем.
– Не беспокойся, не будем. У нас все-таки лица разные.
– У тебя, если приглядеться, веснушки заметны, а я свои еще в мае вывела. И вообще мне мое лицо больше нравится.
– Вот и хорошо. Я своим тоже вполне довольна: лицо как лицо, не хуже и не лучше других.
– Я сейчас макияж наведу, и тогда тебе со мной никак не сравниться!
– Конечно. Я же краситься не стану.
– А почему?
– А потому.
– Разве верующим нельзя краситься?
– Почему нельзя? Можно. Только сами верующие обычно считают, что делать этого не стоит.
– А почему не стоит, можешь объяснить?
– Могу, но сейчас не хочу.
– А чего ты сейчас хочешь?
– Завтракать, вот чего.
– Ой, и правда, уже девять! Пошли скорей вниз.
– Пошли. И знаешь что, Юля?
– Что?
– Ты или перестань за мной ухаживать за столом, или прекрати озорничать.
– Как это – озорничать? Я не озорничаю за столом, меня в лицее хорошим манерам обучают, а дома еще и Жанна воспитывает.
– А кто в мою чашку перед завтраком каждый день соль насыпает?
– Так ты замечала? А я думала, что ты такая неразборчивая – заглушаешь соль сахаром и пьешь. А что, очень противно?
– Ты вот в свою чашку насыпь соли и попробуй, тогда и узнаешь!
– А зачем же ты пила?
– Я не хотела поднимать шум за столом, чтобы не огорчать папу. Он бы подумал, что ты меня совсем не любишь.
Юлька едва удержалась, чтобы не сказать, что так оно и есть.
– Он ведь не знает, что ты, глупенькая, просто хотела обратить на себя мое внимание, – продолжала Аня.
Юлька так и задохнулась от ярости. Если бы не сознание, что впереди ее ждет освобождение от сестры, она бы не сдержалась, вцепилась бы ей в косу и оттаскала как следует.
После завтрака Юля сразу повела Аню в бассейн, потом они забежали домой пообедать, а после отправились гулять по острову.
По приказу Жанны за сестрами увязались Прыгун и Михрютка.
Ане очень понравился обширный парк с неожиданными выходами к воде, стадион ошеломил ее своей огромностью, но особого восторга не вызвал. Она удивленно разглядывала виллы «новых русских», знаменитостей и политических деятелей, а потом вдруг спросила:
– Юля, а на вашем острове есть церковь?
– Нет. Но раньше была часовня. Она и теперь стоит, только в ней ничего нет. Я знаю это место.
– И можешь мне показать?
– Ну, если хочешь, завтра могу тебя туда сводить.
Юлька ликовала: сестрица прямо своим ходом шла в ловушку!
– Это очень далеко?
– Да нет, не очень. Но надо одеться соответственно – не лезть же в заброшенную часовню в этих платьях. Завтра наденем джинсы и пойдем.
– Чудно! Я так и думала, что должна быть церковь или часовня: странно, чтобы в старом Петербурге был остров, а на нем не было церкви.
– А была церковь? – спросил Юлиуса паривший рядом Иоанн.
– Конечно, была! Остров этот некогда царь Петр подарил любимой своей сестре Наталье Алексеевне, царевна и построила церковь. А еще до того островитянами был обретен в земле древний крест, оставленный первыми просветителями северных русских земель. Имена же их весть един Господь.
Девочки шли по широкой улице под сенью старых раскидистых вязов.
– А на острове собираются строить церковь? – спросила Аня.
– А зачем она нужна? Если кому-то надо, он может съездить в центр, там полно церквей.
– Странно. Неужели все эти богатые люди, которые живут здесь, такие бесстрашные?
– Вовсе они не бесстрашные. Ты посмотри – заборы, закрытые ворота, охранники, решетки на окнах.
– А церкви нет…
– А зачем им еще и церковь?
– Чтобы от зла охраняла. Бесы боятся колокольного звона.
– Ну ты даешь, сестрица! Жанна говорит, что темные духи ничего на свете не боятся.
– Жанна врет, а вот девчонка правду говорит, – сказал Михрютка Прыгуну. – Знаешь, Прыгун, почему я такой мелкий? От колокольного звона! Я ведь при соборе жил. До революции это тяжелое было место, зато платили хорошо. Потом те, которые без Хозяина жить решили, устроили в храме музей: хорошо-то как стало! Вместо кадила – маятник Фуко, я на нем качаться любил… Колокольный звон запретили, и все бесы такие упитанные стали. А сколько церквей взорвали, разобрали, под склады пустили! У-у, какая власть у нас тогда была! Да, было времечко, эх, не ценили мы его! Теперь не то… Вот и на этом острове того и гляди что-нибудь этакое, с крестом, построят.
44 
