71 
Глеб отодвинул все это богатство на край стола и, вытащив из бумажника паспорта, внимательно принялся изучать их – фотографии Людгардаса Дебилюнаса.
– Да, ты, конечно, от души расстарался. Ну и морду нашел! Свиного рыла не хватает, а так, все остальное, можно считать, в порядке.
– Сейчас твою морду подправим, родная мать не отличит, – полковник Крапивин легко сбросил пальто и прямо в носках отправился в ванную. – Чего расселся, – крикнул он Глебу, – пошли.
В просторной ванной комнате висело зеркало в фигурной пластмассовой раме. Крапивин уже расставлял на полочке привезенные с собой флаконы.
– Люблю я это дело, – приговаривал полковник, – сразу молодость вспоминаю. Я до армии актером хотел стать, даже в театр работать устроился – помощником гримера.
Сиверов поискал глазами, где бы сесть. Стульев в номере не было, а кресло не прошло бы в узкую дверь. Пришлось опустить крышку унитаза и сесть на него.
– Зря штаны не спустил.
– А я – по-богатому, не снимая, новые себе куплю, крутые.
– Сбрасывай рубашку, сейчас мы тебе благородную седину подправим.
Сиверову пришлось склониться над биде, а полковник, размотав гофрированный шланг душа, включил горячую воду. Затем запахло парикмахерской. Едкая жидкость полилась на волосы Глебу. Крапивин ловко замотал ему голову полотенцем и засек время.
– Через пять минут снимешь.
Этого времени хватило, чтобы выкурить сигарету. Вновь в биде полилась вода, на этот раз окрашенная черным. Зажужжал фен. Полковник Крапивин артистически работал расческой. Театральный гример из него получился бы неплохой.
– Можешь смотреть, – наконец разрешил он.
– Не испугаюсь?
Крапивин пожал плечами.
– Случалось и хуже.
Глеб поднялся с унитаза, подошел к зеркалу. Черные, как поздняя южная ночь, волосы, смотрелись вполне натурально.
– А теперь очки с фотохромами.
В маленьком чемоданчике полковника Крапивина, наверное, мог бы спрятаться реквизит среднего по размерам театра.
– Все равно не похож, – Глеб поворачивался к зеркалу то боком, то анфас.
– Не беспокойся.
Крапивин подошел к, нему сзади и поправил волосы.
– Нагни голову.
– Куда?
– Не мне же на грудь… Набок!
Глеб склонил голову, прижав ухо к правому плечу. Запахло клеем. И скоро на щеке Глеба красовался выгнутый полумесяцем шрам, точно такой же, как на фотографии, приклеенной в паспорте. Этот последний штрих достойно завершил дело.
– Вылитый Дебилюнас, – рассмеялся Крапивин, глядя на дело своих рук. – Литовец, мать твою.
– Вылитый-то вылитый, а литовского языка я не знаю, даже пары слов. Мама не научила.
– Никаких проблем! Ты же в Латвии, хватит с тебя русского и английского.
Сиверов сам с трудом узнавал себя, глядя в зеркало.
– Давай, думай, – напомнил ему Крапивин, – что тебе еще нужно. Я сразу же свяжусь и все привезут.
– Как я понимаю, оружие с собой не протащишь?
– Навряд ли, – наморщил лоб полковник. – В аэропорту я тебе ничем не могу помочь.
– А я только на твою помощь и рассчитывал, – рассмеялся Глеб.
– Ну так, что, надумал что-нибудь?
– Я и здесь отыщу все что мне нужно. Пошли.
– Кепку надень, – забеспокоился Крапивин. – И очки не снимай. Еще не хватало, чтобы дежурная запомнила тебя в новом обличий.
Глеб надвинул на глаза кепку, надел очки и прошел мимо дежурной так, что та заметила только его спину.
Машина, принадлежащая когда-то Людгардасу Дебилюнасу, оказалась стареньким БМВ темно-зеленого, почти болотного цвета. Новизной в автомобиле сияли только заднее и переднее стекла.
– Заменить пришлось, – сказал Крапивин, – когда стреляли – вдребезги разлетелись. Только представь себе, одна пуля пробила заднее стекло, голову и вышибла переднее – ветровое.
– Салон хоть от крови вымыли?
– Обижаешь, Глеб, наилучшим образом. Сиверов уселся за руль, завел машину, проверил показания приборов. Полный бак, аккумуляторы заряжены под завязку, давление масла в порядке. Среди кассет на самом видном месте лежала кассета с записью с музыки Вагнера.
– Приятно, когда помнят о твоих слабостях, – сказал Глеб, выбираясь из машины.
– Я все делаю от души.
Заснеженный двор. У дощатого забора протянулись веревки с задубевшим, словно отлитым из матово-белого стекла бельем. Глаза Глеба просияли, и он, утопая в снегу, двинулся к веревкам. Крапивин, застыв в удивлении, остался стоять возле машины.
71 
