195 
Вот более детальный пример создания заданной информационной атмосферы. Период во время и после разрушения Советского Союза и создания на его обломках мародерской по сути своей новой политико-экономической системы требовал от организаторов данной акции введения населения России в состояние устойчивой депрессии и «социального ступора». В таком состоянии люди в принципе не способны отстаивать какие-либо коллективные, групповые интересы, кроме исключительно узких, личных. Находясь в таком состоянии, люди не могли активно сопротивляться разрушению среды их обитания, даже невзирая на то что это разрушение несло угрозу жизни им лично и их близким.
Оптимальным средством введения общества в такое социально-депрессивное состояние являлось создание массовой информационной, а зачастую даже неуловимой для каждого конкретного человека атмосферы подавленности, безысходности, апатии и отсутствия «жажды к жизни». Над созданием подобной информационной атмосферы в стране работала «волна» телесериалов и кинофильмов о преступном мире и бандитизме, захлестнувшая отечественные экраны с середины 90-х годов. Вал фильмов, начинавшихся «Ворами в законе», а продолжавшихся шедеврами вроде «Бандитского Петербурга», «Бригады» и «Бумера» и других, призван был достичь сразу нескольких, необходимых манипуляторам целей. Кроме фильмов, для этого же использовалась массовая криминальная хроника в различных СМИ, демонстрация передач «про жизнь бандитов» (в каких домах они живут, на каких машинах ездят, что едят, где учатся их дети и пр.). Неизменно подчеркивалось: эти люди, так роскошно устроившиеся в жизни, – бандиты, и, хотя все про это знают, никто их тронуть не посмеет. Потому что «законы такие теперь». «Правовое государство»: пока вина не доказана в суде, человек невиновен и не может быть осужден.
Одна из главных задач создания такой информационной атмосферы – «мы теперь живем в обществе, где больше всего бандитов и они сильнее официальной власти» – состояла в том, чтобы приучить общество к тому, что «преступность – это, конечно, плохо. Но она естественна, неизбежна, и жить с ней теперь придется всегда».
Общество должно было с покорностью принять неизбежность массовой, наглой, сильной, сросшейся с властью преступности как реалии «новой России» и согласится на ее «легитимизацию».
Для этого был выбран очень интересный механизм.
Преступников в СМИ показывали как нормальных, обычных людей, с присущими таким нормальным людям странностями и слабостями. Пусть зачастую с отрицательными чертами характера, но именно в быту, «изнутри», в условиях семьи, школы, армии (когда они еще не были преступниками) – то есть именно как нормальных людей. В различных игровых фильмах акцент делался на личностные переживания преступников, на их отношения с женщинами (любовь) и законопослушными друзьями детства (дружба). С началом пропагандистской кампании даже убийц и рэкетиров стали показывать в кругу семьи как любящих отцов и заботливых мужей. Все это приучало аудиторию к тому, что преступность – это нормально; она естественна, и с ней, как ни борись, окончательно не справиться.
До этого периода, по советской еще инерции, даже в начале «демократизации общества», сохранялся советский еще принцип демонстрации образа преступников: преступник в принципе не может быть показан с положительной точ ки зрения. Он всегда отрицателен, вроде как не совсем даж и человек. А уж если он показан с нейтральной или пол» жительной стороны, то только тогда, когда в итоге он рвет с системой нарушения закона и принимает правила игры обычного, законопослушного общества. Безусловно, это отнюдь не всегда соответствовало действительности – но это задавало в обществе совершенно определенное отношение к преступности (она ВНЕ Закона, Закон с ней борется, и, поскольку он a priori сильнее – победа всегда будет на его стороне). Таким образом общество получало от власти знак: с преступностью мы боремся даже на уровне борьбы видов (ведь преступник – вроде бы даже и не человек в обычном понимании слова).
Но при демократии преступность как бы «легитимизировалась» в сознании общества, исчезал императив «неуклонной борьбы с ней до полного ее искоренения».
Главная задача такой кампании, кроме облегчения существования преступной среде (ВСЕ общество, в том числе и представители правоохранительных органов приучались СОСУЩЕСТВОВАТЬ с преступностью; во что выливалось такое «сосуществование» для сотрудников соответствующих служб – догадаться не сложно), заключалась еще и в создании в обществе неявной, но отчетливой и нарастающей депрессии. Дело в том, что для любого общества, для любой общности людей преступность – зло, однозначно подлежащее искоренению. Для советского общества, воспитанного на традиционных ценностях, во многом ориентированного на неписаные нормы и правила («пусть в суде и не удалось доказать, что бандит – бандит, но он должен сидеть в тюрьме!»), сосуществование рядом с сильной и мощной, вызывающе заметной и агрессивной преступной средой являлось знаком, образно говоря, «конца света». Если вокруг все рушится (привычная стран, привычный уклад жизни) – а бандиты жируют, если они грабят, убивают, насилуют, а потом становятся «уважаемыми бизнесменами» и «законопослушными членами общества» – это общество обречено. Если бандитизм сильнее Закона – такое общество существовать не может. Интуитивное осознание этой истины огромным числом людей было неявным, но совершенно отчетливым и неизменным.
195 
