Все это время Дэвид Рейнуотер слушал, не шевелясь. Когда Элла закончила свою горькую исповедь, он перевел взгляд на Солли.
— Мерди считает, что мальчика нужно поместить в специальное учреждение.
Молодая женщина уже пожалела о том, что была столь откровенна.
— Вы хотите сказать, что обсуждали с доктором Кинкэйдом моего ребенка?
— Я спрашивал у него, чем может объясняться состояние Солли.
— Для чего?
— Для чего спрашивал? Просто хотел понять.
— Мистер Рейнуотер, ваше любопытство…
— Дело не в любопытстве. Просто я беспокоюсь…
— С какой стати вам беспокоиться из-за мальчика, о котором месяц назад вы еще ничего не знали?
— Хотя бы с такой, что в первый день нашего знакомства он опрокинул на себя горячий крахмал.
Конечно, это был повод для беспокойства. Тут возразить нечего. И все же Элла посчитала Интерес чужого человека к своему сыну оскорбительным. Каким бы вежливым ни был ее постоялец, он не лучше тех, кто относится к ее мальчику с нескрываемой насмешкой. Просто он слишком хорошо воспитан, чтобы смеяться над ним в открытую.
— Если вы хотели узнать что-то о Солли, почему не спросили у меня?
— Я чувствовал, что вам это не понравится.
Спокойный, рассудительный тон Дэвид лишь подчеркивал раздражение, которое сквозило в голосе Эллы. Интересно, они с доктором говорили только о Солли или о ней тоже? Сама мысль об этом привела молодую женщину в ярость. Элла почувствовала, как краска гнева поднимается вверх по шее и заливает ее лицо.
Словно прочитав эти мысли, Рейнуотер быстро добавил:
— Мы вовсе не сплетничали, миссис Баррон. Мне просто хотелось узнать мнение Мерди, как врача.
— А он не просил вас повлиять на меня? Уговорить, чтобы я все-таки отдала Солли?
— Не просил.
— Я никогда не соглашусь на то, чтобы моего сына упрятали в лечебницу!
Рейнуотер кивнул — то ли соглашаясь с позицией матери, то ли признавая за ней право действовать так, как она посчитает нужным.
— Мужественное решение.
Это заявление было столь же неопределенным, как и его кивок.
Молодая женщина встала.
— Скоро обед, и у меня еще много работы.
Она подошла к Солли, полная решимости увести его прочь от этого человека, даже если сие вызовет у мальчика очередной приступ ярости.
Однако Дэвид, к величайшему изумлению Эллы, придержал ее за руку.
— Прошу вас, взгляните. Неужели вы ничего не замечаете?
Солли уже выстроил линию из домино и теперь внимательно смотрел на нее. Вот он вытянул палец и осторожно толкнул крайнюю костяшку. Мгновение — и вся змейка, словно свернувшись, уже лежала на полу.
Элла в недоумении смотрела на своего постояльца.
— Ну гляньте же на точки! — он даже слегка повысил голос.
Молодой женщине хватило одной секунды, чтобы понять, что имеет в виду Дэвид. По спине Эллы пробежали мурашки, а сердце бешено заколотилось.
Когда Солли начинал возводить свою линию, костяшки домино лежали на полу лицевой стороной вниз, но мальчик сумел подобрать их так, что все оказалось выстроено, как в законченной партии, — от дубля двойки до двойной шестерки.
Элла в смятении повернулась к Рейнуотеру:
— Как вы смогли научить его этому?
— Никак, — улыбнулся Дэвид. — Солли все сделал сам.
7
— Таких детей называют учеными идиотами.
…На следующий день после столь неожиданного открытия они пришли к доктору Кинкэйду и сейчас сидели у него в кабинете. Накануне вечером Элла и Рейнуотер вновь и вновь проверяли удивительные способности Солли. Мальчик ни разу не ошибся в выборе, хотя костяшки домино лежали перед ним точками вниз и ему приходилось их переворачивать и подбирать.
Утром, сразу после завтрака, Элла отправила Маргарет к доктору с запиской. Она вкратце описала то, что произошло вечером, и поинтересовалась, не могут ли они с Солли прийти сегодня на консультацию.
Молодая женщина намеренно не стала пользоваться телефоном, поскольку местные телефонистки все, как одна, были завзятыми сплетницами. Элла не желала, чтобы кто-то знал о том, какие у них новости, потому что понимала — в городе к этому могут отнестись по-разному.
Люди привыкли опасаться всех, кто хоть в чем-то отличается от них. Особенно нетерпимы они по отношению к тем, кого считают умственно отсталыми. Им кажется, что всех «дурачков» необходимо изолировать от общества — разумеется, ради блага «нормальных» людей.