226 
Вальронд принял «игру» и поцеловал ей руку.
— До вечера, моя прелесть! — ответил он весело, с вызовом. А сам думал: «Пусть почернеет старый адмирал Виккорст…»
В благодарность за вологодскую посадку княгиня Вадбольская отлично разыграла роль любимой и влюбленной женщины.
И, сделав свое дело, она величаво удалилась…
Адмирал Виккорст уцепился в Вальронда взглядом, гневным от неправедной мужской зависти.
— Где вы болтались, мичман? Вам когда надо было быть на Мудьюге? Впрочем, — снова помягчал он, — расскажите, откуда вы раздобыли такую красавицу?
Вальронд вдохновенно спросил, адмирала:
— Могли бы вы, адмирал, в молодости пожертвовать ради такой женщины тремя днями службы?
— Вы меня плохо знаете, мичман! Ради такой женщины я бы вообще не являлся на службу… лет пять — не меньше!
— Вот! — захлопнул Вальронд ловушку. — А я просрочил, увы, только три дня.
— Это непорядок, — заметил Виккорст, но, сменив гнев на милость, подписал командировочную задним числом. — Через два часа, — сказал напутственно, — отходит на Мудьюг буксир со снарядами. От соломбальской пристани. Прошу никаких «До вечера, моя прелесть!». Все эти прелести, — заключил Виккорст, потирая руки, — остаются с нами… в Архангельске! Мичманам таких женщин по уставу иметь не положено. Ибо это попахивает распродажей казенного имущества на подарки… Всего доброго, мичман!
Вальронд вышел из штаба флотилии, и свежак упруго ударил его в лицо. «Как удачно все обошлось!» — думал он, радуясь, что остался вне всяких подозрений. Возле соломбальской пристани, вровень с буксиром, качался пузатый военный ледокол «Святогор». Ну как было не заскочить на минутку, чтобы повидать старого приятеля по корпусу?..
И долго стояли в тесной каюте, хлопая один другого по спинам: кто крепче? кто больнее?
— Николаша! — говорил Вальронд.
— Женька! — говорил Дрейер.
— Ну, как ты, поручик чертов? Лед колешь?
— Колю. А ты, мичман дымный? Наводишь?
— Навожу… Накрытие за накрытием…
Но уже ревел буксир, спешащий на Мудьюг. Пришлось прощаться.
— Мы увидимся. Нам надо о многом поговорить.
— Конечно, — отвечал Дрейер. — Нам есть о чем поговорить!..
Буксир, груженный боезапасом, тихо плыл заводями двинской дельты, мимо островов и пожней, на которых паслись коровы. Скрипели по бортам корабля колодезные журавли, и волна реки, разведенная буксиром, пригибала осоку и вскидывалась до буйных ромашковых разливов. Купала их, клонила и снова выпрямляла…
Белое море чуть-чуть качнуло привычно, но вскоре и Мудьюг показался. Очень удобный остров для обороны Архангельска. Две батареи (по четыре ствола в каждой) пронизывали морскую даль темными орудийными жерлами…
Долго шагал по песку. Очень глубокому — едва ноги вытягивал. Два скучных офицера в блиндаже хлобыстали дрянной норвежский ром, называемый норвежским только потому, что в Норвегии его половинили с водкой и продавали потом в Россию. Пахло в блиндаже нехорошо — как-то подло и грязно.
Встретили Вальронда офицеры совсем неприветливо:
— С Мурмана? Ого, морячок… А мы вот армейские. Тебя к столу не зовем, у вас паек лучше нашего.
— К кому мне обратиться? Кто командир батареи?
— Здесь все командиры. Теперь так: кто главный большевик, у кого глотка шире, тот и мудрит над нами… Анекдоты знаешь?
— Нет. Глупостей никогда не запоминаю.
— Ну, валяй тогда к комиссару. Он тебя живенько проагитирует, какая Советская власть мудрая, хорошая и благородная. И мы все здесь от нее счастливы… Просто упиваемся от этой власти, чтоб ее за ноги разорвало!
Вальронд вылез из блиндажа в препоганом настроении. Конечно, на Мурмане он о Советской власти и не такое слышал, этим его не испугаешь. Но эти затерханные армейцы наверняка только табанят. И могут ли они понимать в наводке по движущейся морской цели? Наверняка лупят в белый свет, как в копеечку…
— Где командир? — спросил Вальронд на батарее.
— Командир-то? Да у Лаваля гуляет.
— Это как понимать?
— Ресторан есть такой в Архангельске… Мы там не были, дело такое — не нашенское, мы больше по пивным шлындраем.
— Ладно, — сказал Вальронд. — А комиссар есть у вас?
— Есть, — ответили. — Вон как раз идет от погребов.
Вальронд бессильно опустился на кочку, сорвал травинку.
Он эту травинку грыз, грыз, грыз… «Как быть?..»
Может, и ничего? А может, повернуть да бежать? Стыдно…
226 
