— Друзья мои, надо всячески избегать столкновения с полицией. — Я пытался увещевать молодежь.
— Э, не беспокойтесь! Мы их обведем вокруг пальца, — и уже знакомый мне юноша кивнул в сторону полицейских. — Сделаем вид, словно прогуливаемся не спеша, и тем временем потолкуем. — Повернувшись к стоящему рядом студенту, он скомандовал: — Передай по рядам! Без лишнего шума! — Затем вновь обратился ко мне: — Поговорим по душам, профессор, а потом проводим вас к машине, не бойтесь.
При этих словах я горько усмехнулся.
— О чем же мы потолкуем?
— Вы же сделали колоссальное открытие! А ваша смелая борьба против нашего реакционного правительства?! Вот и расскажите нам об этом, дорогой профессор.
Подумать только: дорогой профессор! Это уже что-то совсем новое.
Репортеры с настораживающей поспешностью записывали что-то в свои блокноты, поэтому я решил прибегнуть к тактической уловке — чему только не научишься, попав в такой переплет!
— Сначала я предпочел бы послушать вас, господа.
— Пожалуйста, господин профессор, будем очень рады.
— Что вы намерены делать в театре?
— Там будет спектакль, а затем дискуссия о роли искусства в борьбе за мир, — ответила девушка в полотняной шапочке.
От толпы отделился молодой, но уже лысеющий юноша. Непомерно вздернутый нос придавал его лицу какое-то детское выражение.
— Настало время, когда в борьбе за мир надо использовать все возможности. В этом, господин профессор, мы целиком на вашей стороне. Вы не одиноки в своей борьбе.
— Очень мило с вашей стороны! Право, вы меня даже растрогали. Ну-с, а на что же вы рассчитываете? К чему может привести ваша позиция?
— Мы рассчитываем добиться многого. Прежде всего надо вынудить правительство дать твердую гарантию, что ваше открытие будет использовано только в интересах мира и прогресса.
— Так что же, друзья, вы развернули кампанию протеста во имя прогресса науки?
— Вот именно!
— Тогда позвольте вас спросить: зачем понадобилась эта манифестация?
Мой наивный вопрос вызвал сочувственные улыбки на лицах студентов. Некоторые даже добродушно засмеялись. Тотчас же послышалось:
— Тсс! Не шуметь!
— На улице поется лучше, — задорно ответила девушка в полотняной шапочке.
— Правда, профессор, мы поем народные песни. Против них даже конная полиция вряд ли может возражать.
— Итак, песня на благо науки и прогресса? — Я иронически улыбнулся.
— Можно сформулировать и так, господин профессор.
— Черт возьми! Недурно бы написать диссертацию на тему: роль песни в развитии науки!
Как ни парадоксально, мой иронический совет вовсе не был воспринят слушателями как насмешка. Студентам, развернувшим широкую кампанию солидарности с профессором Бирмингем, и в голову не приходило, что этот самый профессор способен их высмеять! Со мной получилось точь-в-точь, как с тем сказочным героем, который хотел отодрать репей, а тот в ответ больно уколол его руку своими колючками!
Все это время репортеры непрерывно щелкали затворами фотоаппаратов и усердно записывали в свои блокноты все, что им удавалось услышать. До самого последнего момента я старался держать их поодаль и не допускать до разговора со студентами. Заметив, какие отчаянные усилия делают журналисты, чтобы протиснуться ко мне, я решил во что бы то ни стало избежать интервью, не сулившего ничего, кроме неприятностей, и обратился к окружающим:
— Вы обещали проводить меня до машины.
— А вы тоже в театр, господин профессор? — оживленно откликнулись студенты.
— К сожалению, я уже приглашен в другое место.
— В таком случае до свидания, господин профессор.
— Бирмингу ура!
Включив мотор и дав газ, я с тоской, внезапно сжавшей сердце, подумал, что все слова одобрения и похвалы адресованы вовсе не мне. Мое место там, в лаборатории, где я должен работать, но это исключено, так как тот, другой «Бирминг», расторгнул контракт с правительством. Пока его не схватят, нечего и думать о возобновлении экспериментов.
Свернув в боковую аллею, машина миновала конных полицейских и остановилась у дома Лиан. Я вышел не сразу. Меня задержало сообщение, передаваемое по радио (приемник смонтирован на щитке машины):
«Как мы уже сообщали, сегодня во второй половине дня в Национальном парке было намечено студенческое шествие. Узнав о мерах, принятых полицией, Молодежный комитет защиты профессора Бирминга вынужден был отменить демонстрацию, обещавшую быть весьма многолюдной. К вечеру через парк прошла небольшая колонна — не больше двухсот демонстрантов. Они с пением направились к театру «Орма». Патрулировавшие поблизости полицейские не делали попыток рассеять демонстрацию. Вскоре в Национальном парке появился профессор Бирминг. Корреспондентам газет и фоторепортерам удалось запечатлеть его в тот момент, когда он выражал свое разочарование по поводу малочисленности демонстрантов. Когда студенты заверили Бирминга в своей солидарности с ним и заявили, что в своей борьбе он «не одинок», профессор обвел взглядом собравшихся и с явной иронией заметил: «Не одинок, говорите?» Очевидно, он намекал на их явную малочисленность, рассчитывая, вероятно, на более внушительную поддержку. Чем иным, как не разочарованием и недовольством, можно объяснить его отказ от участия в дискуссии в театре, хотя он и сослался на занятость?