Последние отзывы

  49  

В процессе идеологического уподобления правящему классу рабочие не отказываются от своих сексуальных привычек; они продолжают существовать наряду с моралистическими идеологиями, которые в дальнейшем начинают укреплять свои позиции. Это приводит к возникновению в структуре личности вышеупомянутого противоречия между реакционными и свободолюбивыми тенденциями. Исторически возникновение этого противоречия в психологической структуре масс совпадает с ослаблением феодального абсолютизма благодаря развитию буржуазной демократии. Безусловно, при этом изменилась лишь форма эксплуатации. Но это изменение повлекло за собой определённое изменение характерологической структуры масс. Этим обстоятельствам Розенберг даёт мистическое толкование, когда пишет, что предвечный бог земли Посейдон, отвергнутый богиней асексуальности Афиной, властвует в облике змея в подземелье её храма подобно тому, как в подземелье храма Аполлона в Дельфах властвует «пеласгический дракон Пифон». «Однако нордический Тесей не везде уничтожил азиатских тварей; стоит арийской крови задремать. как вновь появляется чужеземное чудовище – азиатская ублюдочность и физическое здоровье восточного человека».

Ясно, что здесь подразумевается под «физическим здоровьем». Оно представляет собой пережиток сексуальной спонтанности, которая отличает угнетённые классы от правящего класса. Эта спонтанность постепенно ослабевала в процессе «демократизации», но полностью так и не была утрачена. С психологической точки зрения змей Посейдон и дракон Пифон олицетворяют генитальную чувственность, символизируемую фаллосом. Феодальная аристократия, непосредственно заинтересованная в отказе от естественной сексуальности (как, например, в Японии), ощущает угрозу своему существованию со стороны стихийности сексуальных привычек угнетаемых классов ещё и потому, что она не только не покорила чувственность, но, напротив, видит, как извращённая чувственность вновь проявляется в среде её собственного класса. Таким образом, сексуальные привычки масс представляют для правящего класса не только психологическую, но и социальную опасность, причём правящий класс ощущает угрозу существованию его института семьи. До тех пор, пока правящие касты будут сохранять политическую и экономическую власть, они без труда будут сохранять свою полную сексуально-моральную отъединенность от масс. Примером тому может быть английская буржуазия середины XIX столетия. В периоды потрясения основ власти правящего класса и особенно во время острого кризиса (как, например, кризис, возникший в начале XX столетия в центральной Европе и Англии) происходит ослабление моральных ограничений на сексуальность в среде самого правящего класса. Распад сексуального морализма начинается с искоренения семейных уз. Вначале, при наличии полной идентификации с крупной буржуазией и её моралью, различные группы мелкой и средней буржуазии становятся настоящими поборниками официальной, надёжно защищённой антисексуальной морали. При проявлении признаков развала мелкобуржуазной экономики естественная сексуальность неизбежно создаёт определённую угрозу дальнейшему существованию сексуальных установлений. Поскольку мелкая буржуазия служит главной опорой авторитарного строя, этот строй придаёт особое значение своей «морали» и «сохранению чистоты», несмотря на «влияние низших рас». Любой диктатор столкнётся с серьёзной опасностью, если моралистическое отношение мелкой буржуазии к сексу ослабеет до такой степени, что она утратит промежуточное положение между промышленными рабочими и крупной буржуазией. Ибо в среде мелкой буржуазии также таится «дракон Пифон», всегда готовый разбить свои оковы, а следовательно, и реакционные тенденции. Поэтому во время кризиса диктатура всегда усиливает пропаганду «морали» и «укрепления брачных и семейных уз». Это объясняется тем, что авторитарная семья служит мостиком между жалким социальным положением мелкой буржуазии и реакционной идеологией. В случае разрушения основ буржуазной семьи в результате экономических кризисов, пролетаризации среднего класса и войн под угрозой оказывается существование и авторитарной системы, столь прочно укоренившейся в психологической структуре масс.

Эту проблему необходимо рассмотреть подробнее. Мы вынуждены согласиться с Ленгом, национал-социалистом, биологом, сторонником расовой теории из Мюнхена, который утверждал, что авторитарная семья является стержнем культурной политики. Он сделал это заявление в 1932 году на заседании национал-социалистического общества «Дойчер штаат». Поскольку подобные замечания имеют далеко идущие последствия, мы можем добавить, что авторитарная семья является стержнем как реакционной, так и революционной политики в области культуры.

  49