— Ты кто? — спросил Борис.
— Жена Коли, то есть Кондратия, как он сейчас себя зовет. Вдова… то есть Коля вдовец, я умерла пять лет назад. А он! Вы же видите! Умоляю! Помогите! Скажите ему!
Покойники нередко обращались к Борису с просьбами. Чадолюбивые желали помочь деткам, любящие мужья — женам, почившие в бозе дамы мстили бывшим любовникам. У Бори был железный принцип — дашь на дашь. Хотите сыночку открыть, где кубышка зарыта? Договоримся, если восемьдесят процентов мои. Нищим просителям путь был заказан.
— Освоил примитивные методы гипноза и дурачит людей! — быстро говорила покойница. — Он связался с этой мерзавкой!
— Баба-яга в приемной?
— Да! Вы же ее видели! Старуха, ведьма, гадина! Она Колю кормит, закармливает! Он все время ест! Жирное, хлеб, сладости! Поправился на сорок килограммов! Представляете? Она убивает его, потому что у него аппетит как у собаки, пресыщения не бывает. Пока он ест, ничего не соображает. Я держала Колю на диете и упражнениях. Он у меня ластик жевал. Понимаете? Резиновый школьный ластик! Чтобы отвлечься и без калорий. Я его любила!
— Ластик?
— Колю! Кондратия!
— Жевать ластик? — усмехнулся Борис. — Это любовь!
— Вот видите! Вы понимаете! Мне так с вами повезло! Я же не могла просто к вам заявиться, меня бы не пустили…
— Короче! Чего хотите?
— Скажите Коле, только строго скажите, чтобы он прекратил есть, дурачить людей с покойниками и гипнозом… Ах, это я сама виновата… Научилась во снах к нему приходить… Знаете, это не у всех получается, только если очень большая любовь, а у живущего, извините, хорошее образное воображение.
Лора не снилась Боре ни разу. И он тут же остро невзлюбил эту женщину и ее мужа-проходимца с его больным воображением.
— Во сне уговорить не удалось?
— Нет, только хуже сделала, потому что Коля… Слушать про Колю Борис не желал.
— Значит, так! — перебил он. — Вы мне устраиваете свидание с Лорой, а я делаю так, как вы просите.
— Ах! — изумленно-испуганно всплеснула руками женщина. Звука шлепка не было, только едва слышный шелест. — Я не могу! Это не в моей власти!
— А в чьей?
Картина была отвратительной, но Боря уже такое видал. Когда покойники мечутся от крайних чувств, их корежит, как мягкую куклу гнет и плющит.
— Ой! Ну, пожалуйста! — хныкала женщина. — Помогите! Хотите, я для вас… гипнозу обучу?
— Чихал я на гипноз!
— Что вы там делаете? — в дверь просунулся Коля-Кондратий. — С кем разговариваете?
Борис на секунду отвлекся, а когда повернулся, покойница уже исчезла. Он рывком распахнул дверь, протиснулся мимо чудотворца, в ноздри ударил запах пота, разбавленного одеколоном.
— С твоей женой общался. Просила передать: жри побольше. А когда преставишься, будешь на небесах ластик жевать.
— Ластик? Откуда вы знаете…
Теперь Боря не ошибся дверью, вышел в приемную. Баба-яга вскочила, бренча бижутерией.
— Уже закончили? Надеюсь снова увидеть вас…
— Деньги!
— Что?
— Деньги назад!
— Если у вас не получилось полного контакта…
— Деньги, я сказал!
— Отдай ему, — послышался из-за спины голос Кондратия. — Все отдай!
— Но как же! — противилась баба-яга. — У нас за аренду…
— Еще две секунды, — предупредил Боря, — и вы заплатите в десятикратном размере. Завтра — в стократном, считая ваши органы, если они годятся для пересадки.
Секретарша выдвинула ящик и достала купюры. Не протянула их Боре, а испуганно положила на стол.
— Фуфло! — привычно выругался Боря. Забрал деньги, скомкал их и засунул в карман.
* * *
Вечером он лег в одежде в пустую ванну. Накрылся пледом с головой. «Лора, ты никогда не придешь, — бормотал. — Знаю, никогда! Я не могу вспомнить твоего лица, не могу увидеть! Но я помню прикосновение твоих рук. Давай как раньше? Я буду тебе считать… Трижды восемь двадцать четыре…»
Эротические фантазии Бориса Горлохватова были незамысловаты, не менялись во времени и удовлетворялись примитивным способом.
НАСЛЕДНИЦА МИЛЛИОНОВ
Когда умерла Лора, Борино сердце разорвало, в пыль разнесло. В груди образовалась большая черная дыра. Призыв покойника Харитона Романовича — о дочери подумай — нашел слабый отклик только потому, что мертвая Лора во время единственного свидания просила о том же.
Через месяц или три после рождения (он не помнил точно когда) младенец побелел, налился молочной пухлостью, однажды — вдруг! — улыбнулся Боре. Катя (он раньше просто не замечал) улыбалась всем — сюсюкающим бабушкам, пьяным дедушкам, телевизору, бутылочке с молоком, погремушке. Этот веселый, жизнерадостный малыш легко отзывался на гукание, ласку и щекотание. Боре неожиданно захотелось собрать ее улыбки, сфокусировать их только в одном направлении — на себя, на черную дыру в груди.