Пансион, куда Аманда поместила дочь еще малышкой и где навещала ее два раза в году, слыл одним из лучших в округе — в нем обучались девочки из самых состоятельных, почтенных семейств. В пансионе Агнесса вела себя послушно, прилежно училась, о чем всякий раз сообщали наставницы. Аманда была довольна и гордилась тем, что ее дочь воспитывается в таком известном заведении. Среди других пансионерок Агнесса ничем не выделялась, держалась, пожалуй, даже тише и незаметнее других; любимым занятием ее стала музыка, она научилась неплохо играть на рояле и хорошо пела. Образование девушка получила в целом, как считалось, разностороннее, много читала, а мечтала, конечно, о любви. Твердые правила поведения, предписанные девочкам и заученные ими в классах, не могли уберечь старших воспитанниц от влюбленности. Влюбляться было принято, и девушки то вздыхали по молодому учителю танцев, то тайком глазели на улицу сквозь щелку в стене, некоторые вырезали из книг портреты красавцев или заводили альбомы, хотя такие поступки не поощрялись. Агнесса ни на кого не заглядывалась, альбомов не вела, она только мечтала, думала, читала, а иногда девушке снилось, будто идет она к алтарю в белом платье и с негаснущей свечою в руке. Кто рядом — она не ведает, и не смеет поднять глаза, но под ногами мерцают звезды.
Мать свою Агнесса почти не знала (так редко приезжала Аманда, и слишком неприступной казалась она дочери), а отца не видела никогда; слышала только, что он умер, когда ей, Агнессе, не исполнилось и года.
Проснувшись назавтра, Агнесса не сразу сообразила, где находится, но, еще не открывая глаз, почувствовала сквозь сомкнутые веки тонкий утренний свет. В пансионе она не любила этот час, когда нужно было вскакивать по звонку, торопливо одеваться и дальше до самого вечера на каждом шагу следовать приказаниям наставниц. Но теперь, похоже, никто ее не неволил, и вместо того, чтобы по привычке быстро спрыгнуть с кровати, девушка продолжала лежать, нежась в постели, с четверть часа и лишь потом принялась неторопливо одеваться. Подошла к окну, распахнула его, долго стояла, с наслаждением вдыхая чистый, пахнущий морем воздух. Причесалась перед зеркалом.
Волосы падали на плечи густыми темно-каштановыми прядями, и, расчесывая их, Агнесса внмательно вгляделась в свое отражение. Она была среднего роста, худенькая, зеленоглазая; милая девичья прелесть заменяла ей ту яркую красоту, которой отличались многие подруги по пансиону. В пансионе Агнессу обучили манерам поведения, танцам, но двигалась она порою неловко оттого, что часто смущалась, особенно в присутствии чужих. Вообще ей присуще было пока ничем себя не проявившее нередкое для юности сочетание сомнений и неуверенности в себе с тайною смелостью стремлений, свойство, сделавшее ее непритворно скрытной и в то же время жаждущей общения с ненайденной родной душой. Она пугливо жалась к той самой обыденности, с которой превыше всего желала бы расстаться.
Спустившись в столовую, девушка застала там Аманду. Миссис Митчелл восседала за столом в позе разгневанной королевы, немигающий взор ее был устремлен на Мери.
— Тебе бы следовало, наконец, научиться должным образом исполнять свои обязанности, — с холодным раздражением говорила она негритянке. Та стояла, опустив взгляд, и растерянно теребила в руках край белого передника.
Аманда отчитала служанку, потом повернулась к Агнессе.
— Не опаздывай больше, — прибавила она, отвечая на робкое приветствие дочери, — с завтрашнего дня я велю подавать завтрак к девяти.
Агнесса села за стол. Пока служанка разливала кофе, девушка рассматривала обстановку столовой. На мать она взглянула два раза, да и то украдкой, словно боясь невольно вызвать ее гнев. Вчерашняя ученица чувствовала себя с Амандой не лучше, чем с какой-нибудь классной дамой.
За завтраком Аманда завела разговор о дальнейших планах.
— Я думаю навестить свою подругу миссис Райт, она тоже приехала сюда на лето. У нее две дочери приблизительно твоего возраста, с ними ты можешь познакомиться. Право, не знаю, что они из себя представляют. Посмотрим. Тебе нужно завести хороших подруг.
Агнесса молча помешивала ложечкой кофе. Ей подали черный, как и Аманде, а она хотела бы со сливками, но не решилась спросить. Последние дни пребывания в пансионе она жила в лихорадочном нетерпении затворницы, знающей, что свобода близка, и, каким бы пугающим ни представлялся выход в большой мир, он сулил немалые возможности, но сейчас она чувствовала себя еще более скованно, чем раньше, в надоевшей и все-таки привычной обстановке.