7 
– Да где же! Мне тогда три года исполнилось.
– Ну вот! А мы в Хакодате плавали, там и присмотрел я кухарку у консула нашего… Агашку! Ее самую. – Пахомов указал на обширное чрево супруги. – Пришел к Павлу Семенычу и – в ноги ему: невеста, мол, на примете имеется, держать меня в прежнем положенье не можете, так и отпускайте.
– А что дядя? – спросил Коковцев.
– Дурак ты, говорит, пропадешь здеся, и никто не узнает. А я, как видите, не пропал. Любой скобарь мне позавидует!
Владимир Коковцев вынул тяжелые (и неудобные для кошелька) мексиканские доллары, которыми платили жалованье офицерам в эскадре адмирала Лесовского. Сложил их горушкой, как оладьи на тарелке. Гордей Иванович искренно оскорбился:
– Э, нет! С вас, сударь, не возьму… Павел Семеныч, вечная ему память, в разлуку вечную двести рублев мне преподнес. На, сказал, дуралей, на первое обзаведение. С его денежек и рестораном обзавелся. Не обижайте…
Он вышел проводить мичмана на улицу. Коковцев спросил его о гейшах – хотелось бы посмотреть их танцы.
– На што оне? – фыркнул Пахомов. – Гейши вам никак не понравятся. Скучно с ними, да и кормежка плохая. С ихнего-то чаю без сахара не набесишься. Вижу, вас иное тревожит. Девки для того есть, называются – мусумэ, и по-русски кумекают. Вам и надо такую, чтобы разговоры вести по-нашему…
Ночевать Коковцев вернулся на клипер.
– Ног не чую под собой, так набегался.
Чайковский раскладывал пасьянс:
– Набегались? На что же тогда существуют рикши?
– Стыдно мне, человеку, ездить на человеке.
– А этот несчастный рикша благодаря вашей щепетильности сегодня, может быть, остался без ужина.
– Об этом я как-то не думал, – сознался Коковцев.
– А вы подумайте… Между прочим, внешним видом японцев не обольщайтесь. Здесь вы не встретите людей в нищенских отрепьях, как это бывает в России, но Япония – классическая страна бедняков! Кстати, вы еще не побывали в Иносе? Так побывайте… Там есть такая Оя-сан, дама очень ловкая, и вам ее конторы не избежать. Оя-сан содержит в Иносе резерв японских девиц. Ей наверняка уже известны списки молодых офицеров клипера, дабы обеспечить своих «мусумушек» верным заработком.
Коковцев пылко протестовал, говоря, что не может любить по контракту. Чайковский в ответ хмыкнул:
– А вы, чудак такой, сначала подпишите контракт, потом можете и не любить. Кто вас просит об этом? Никто… Но будьте уж так любезны обеспечить бедную девушку верным доходом. А иначе – с чего ей жить? Вспомните того же рикшу, от услуг которого вы необдуманно отказались…
Кают-компания была заставлена магнолиями, камелиями и розами – их прислали на клипер добрые женщины Иносы. С берега вернулся и мичман Эйлер:
– Здесь столько соблазнов, а среди японок множество красивых женщин. Но все они такие маленькие – как куклы!
Коковцев по-юношески стеснялся думать о женщинах откровенно. Чайковский, кажется, умышленно оберегал его всю дорогу до самой Японии, чтобы здесь, на виду Иносы, сдать прямо на руки маститой Оя-сан… Далее не его забота.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Устремляясь в будущее, Япония поспешно осваивала достижения Европы, но при этом японцы никогда и ничем не поступились в своих традициях. Иноса же вообще осталась частицей былой эпохи, а соседство великолепных доков, в которых чеканщики клепали обшивку крейсеров, лишь усиливало поразительный контраст между двумя Япониями – старой (Эдо) и новой (Мэйдзи)… Набережные купались в кущах глициний; между доков и мастерских фирмы «Мицубиси» виднелось здание русского военного госпиталя. Англичане в своих лоциях предупреждали, что Иноса вроде русского сеттльмента, куда им, англичанам, лучше не заглядывать: они встретят тут холодный прием… После грозного тайфуна 1858 года, который разломал русский фрегат «Аскольд», шестьсот человек экипажа, выброшенные на берег близ Нагасаки, нашли радушный прием при кумирне Госиндзи, и жители деревни Иносы стали лучшими друзьями моряков. В этом-то и сокрыт загадочный парадокс: сёгунат Токугава затворял «двери» Японии, а простые люди Японии сами открывали свои сердца. Жители Иносы поразительно скоро освоили русскую речь[1], приноровились к русской кухне, переняли наши обычаи, а матросы усвоили что-то от японских привычек. Началась сердечная трогательная дружба, очень далекая от политики. С той поры осталось в Иносе кладбище моряков, с годами оно разрасталось все шире, японцы рачительно ухаживали за русскими могилами, как будто в них покоились их близкие родичи. Может быть, на улицах других городов улыбки на лицах японцев и были искусственными, явно фальшивыми, но в Иносе каждого русского человека жители довольствовали самой искренней улыбкой…
7 
