Наконец он поднял голову и пристально посмотрел ей в глаза.
— Я не хотел говорить вам, — сказал он тихим прерывающимся голосом. — Но вы так и подталкивали меня. Вот у меня терпенье и лопнуло. Теперь что ж, сказанного не воротишь, но будь я проклят, если лгу.
.Алекс двинула головой: «нет» светилось в ее неистовом взгляде. Выгнула спину, пытаясь сбросить его, но не могла пошевелиться под тяжестью его тела.
— Выслушайте меня, Алекс, — он сердито цедил слова сквозь зубы. — До того вечера никто и не знал, что Селина беременна. Прошло уже несколько недель, как она вернулась из Эль-Пасо, но я не ходил к ней, даже не звонил. Гордость не позволяла. Хотел, чтобы она тоже помучилась.
Он закрыл глаза и печально покачал головой.
— Мы играли друг с другом в детские игры, дурацкие, глупые игры мальчика с девочкой. Наконец я решил ее простить, — он улыбнулся с горькой насмешкой над самим собой. — Я отправился к ней вечером в среду, зная, что вила бабушка уйдет на службу в баптистскую церковь. После службы она всегда оставалась на репетицию хора, и я рассчитал, что у нас с Сединой будет пара часов, чтобы спокойно все обсудить.
Подойдя к дому, я несколько раз постучал в дверь, но она не открыла. Я знал, что она дома, потому что в задних окнах, там, где ее спальня, горел свет. Может, подумал я, она принимает душ или радио включила слишком громко и потому не слышит моего стука; в общем, я обогнул дом и подошел к задним окнам.
Алекс лежала под ним, не шевелясь. В ее глазах больше не было враждебности, в них сверкали непролитые слезы.
— Я заглянул в окно ее спальни. Там горел свет, но Седины не было видно. Я постучал по стеклу, она не отозвалась, но я заметил ее тень, двигавшуюся по стене ванной. Я видел ее через приоткрытую дверь. Окликнул ее. Она не вышла, хоть и слышала меня. Потом… — Он зажмурился, лицо исказилось гримасой боли, затем продолжал:
— Меня взяла злость, я, видите ли, решил, что она разыгрывает из себя недотрогу. Но тут она открыла дверь шире, и я увидел ее. Сначала я просто смотрел несколько секунд ей в лицо, я ведь так давно не видел Селину. Она тоже смотрела на меня. Вид у нее был растерянный, она будто спрашивала: «А что теперь?» И только тут я заметил кровь. На ней была ночная рубашка. И весь подол был испещрен красными полосами.
Алекс закрыла глаза. Крупные мутные слезы выскользнули из-под ее дрожащих век и скатились на пальцы Рида.
— Я чертовски испугался, — сказал он хрипло. — Проник в дом, не помню даже как. Очевидно, поднял раму и пролез внутрь. В общем, через несколько секунд я очутился в спальне, уже обнимая ее. В конце концов мы оказались на полу, и она как-то обмякла у меня в руках.
Она не хотела говорить мне, что произошло. Я стал кричать на нее, трясти. В конце концов, уткнувшись мне в грудь лицом, она прошептала: «Ребенок». И тогда я понял, что означает эта кровь и откуда она сочится. Я сгреб ее в охапку, выбежал на улицу и посадил в машину.
Минуту он молчал, вспоминая. А когда вновь принялся рассказывать, напряжения в голосе у него уже не было. Он заговорил сухим, безразличным тоном.
— В городе был один врач, который делал тайком аборты. Все об этом знали, но помалкивали, потому что аборты в Техасе были тогда еще запрещены. Я отвез Селину к нему. Позвонил Джуниору и велел привезти денег. Он приехал прямо туда. Потом мы с ним сидели и ждали, пока доктор занимался ею.
Он долгим взглядом посмотрел на Алекс, потом убрал руку. На нижней части ее и без того бледного лица остался резкий белый след от его руки. Теперь се тело обмякло, она лежала неподвижно, будто мертвая. Он стер пальцами слезы с ее щек.
— Будь ты проклят, если солгал мне, — прошептала она.
— Я не солгал. Спроси Джуниора.
— Джуниор подтвердит, даже если ты скажешь, что небо зеленое. Я спрошу врача.
— Он умер.
— Естественно, — заметила она, сухо рассмеявшись. — Как она пыталась убить меня?
— Не надо, Алекс.
— Нет, скажи.
— Нет.
— Чем именно?
— Не имеет значения.
— Говори же, черт возьми!
— Вязальной спицей твоей бабушки, Перепалка началась вполголоса, а закончилась громким криком. Внезапно наступившая тишина оглушила их.
— О господи, — простонала Алекс; закусив губу, она уткнулась лицом в подушку. — О господи!
— Ш-ш, не плачь. Седина не причинила тебе вреда, только себе.
— Но она ведь хотела убить меня. Не хотела, чтобы я родилась. — Все тело ее содрогалось от рыданий. Он принимал их и гасил своим телом.