– Я имею в виду твое замужество, – продолжил Филипп, и Элиана встрепенулась от неожиданности. – Этьен де Талуэ добивается твоей руки уже не первый год, а мы все не даем ответа. Воистину такому терпению можно позавидовать, тем более что семья де Талуэ знатнее и богаче нашей. Послушай, дорогая, – он взял девушку за руку, – а ведь ты жила бы с ним так же спокойно, как Шарлотта с Полем, и он сумел бы позаботиться о тебе.
Элиана опустила черные ресницы. Она не собиралась выходить замуж ради того, чтобы жить «спокойно», и вообще не понимала, как можно чувствовать себя спокойно рядом с нелюбимым человеком. Впрочем, во времена молодости ее родителей (а чаще всего – сейчас!) брак расценивали, скорее, как деловое предприятие, а семейные заботы, включавшие ведение дома и рождение наследников, принимались каждой женщиной как непременная пожизненная обязанность.
Девушка вспомнила Максимилиана. Он знал, что ее ждет, и тем не менее уехал. Он бросил ее на произвол судьбы!
С ним ей никогда не бывать, а с другим человеком она все равно не изведает счастья любви, так какое имеет значение, кто станет ее мужем, Этьен или кто-то еще!
И все же Элиана не сумела заставить себя сказать отцу «да».
– Я подумаю, папа.
Филипп с облегчением вздохнул.
– Мама тоже советует тебе согласиться, – прибавил он. – Мы могли бы сыграть свадьбу нынешней осенью. Будем разумны, и Господь не оставит нас в трудный час. Нужно держаться всем вместе, дорогая, это прибавит нам мужества, надежды и сил. Поверь, я желаю тебе только счастья!
Венчание было назначено на сентябрь, и началась неспешная подготовка к свадьбе, что отнимало большую часть времени и сил. По стране продолжала идти волна мятежей, вся власть фактически перешла в руки либерально-монархической буржуазии, и Франция постепенно меняла свой облик, но, как ни странно, де Мельяны чувствовали себя куда спокойнее, чем в первые дни Революции: возможно, оттого, что происходящее непосредственно их не касалось. Вновь выросли цены на продовольствие, правительство отменило кое-какие налоговые льготы, и все же положение родителей Элианы почти не пострадало. Конечно, невозможно было привыкнуть к звукам стрельбы и сообщениям о том, как народ расправляется с теми, кого считает непосредственными виновниками своих бедствий или, напротив, – о том, как национальная гвардия разгоняет народ, и все же ощущения притупились, и никто не собирался впадать в панику.
Уступившая настояниям родителей Элиана спокойно ожидала свадьбы. Она не испытывала ни радости, ни страха, и временами ей казалось, будто замуж выходит вовсе не она, а кто-то другой, чужой и незнакомый.
Примерка свадебного платья, разговоры с матерью, подготовка приданого, ухаживания Этьена – все казалось сном. И когда наступил день венчания, Элиана по-прежнему не могла очнуться и по-настоящему осознать, что же все-таки происходит.
Ее нарядили в белое атласное платье с открытым лифом и длинным шлейфом, кружевную фату и венок из флердоранжа, а затем усадили в карету рядом с улыбающимся и словно бы помолодевшим отцом.
Запряженная белыми лошадьми карета направилась к церкви Сен-Сюльпис, где должна была состояться церемония. Элиана сидела прямо и неподвижно, изредка моргая глазами, будто для того, чтобы убедиться, не сон ли это.
Огромное красное солнце мчалось за экипажем, задевая крыши домов и башни, опаляя небосвод багровым светом. Иногда огненный шар скрывался за фасадами самых высоких зданий, и тогда в окно кареты бил один-единственный, слепящий взор, тонкий, прямой как стрела луч.
Город стоял неподвижный, безмолвный, овеянный тайной вечерней земли, а над ним возвышался нежно-розовый воздушный купол небес.
И каждый звук отдавался эхом где-то далеко-далеко за заставами.
Потом карета остановилась, Филипп взял дочь под руку, и они вступили в прохладный сумрак храма.
Свет заходящего солнца лился в окна и, преломляясь в витражах, раскрашивал каменные полы и стены цветными узорами.
Кругом стояли родственники, знакомые… Этьен де Талуэ хранил серьезный вид, как и положено жениху, и выглядел очень представительным во фраке черной шерсти и белом шелковом жилете.
Чуть затененные золотыми ресницами голубые глаза юноши казались прозрачными, как родниковая вода, и светились от счастья.
Элиана удивилась: ей почудилось, что она видит своего жениха в первый раз. Да, ведь его облик всегда заслонялся образом другого человека, образом, который постоянно жил в ее думах, воспоминаниях и мечтах.