В полночь Элиана легла спать и проснулась в два часа от звука набата и странного сияния, озарившего комнату.
Она приподнялась в постели, потом села, а после, окончательно проснувшись, вскочила с кровати и подбежала к окну.
Фасады стоявших напротив деревьев выглядели темными, По окна ярко желтели сквозь ветви растущих в палисаднике деревьев, и молодая женщина не могла понять, горит ли в них свет или это всего лишь отражение распространявшегося вокруг странного золотого свечения. Распахнув ставни и выглянув наружу, Элиана увидела: да, так и есть – свет бил прямо в темные окна, и оттого казалось, словно в их проемах колышутся блестящие парчовые занавески.
Элиана оглянулась: ей почудилось, будто кто-то зажег в спальне свечи, но это было все то же обманчивое золотистое сияние. Затем его источник стал перемещаться, на улицы вновь наползал мрак, но свет гас медленно: создавалось впечатление, будто чья-то невидимая рука, не спеша, поворачивает фитиль огромной лампы.
Белоснежная постель казалась розовой, а кремовые стены – красновато-коричневыми. Взгляд Элианы упал на висевшее над туалетным столиком зеркало, и она увидела свое залитое золотистым светом лицо, огненные волосы, карминные губы и темные, слегка сузившиеся глаза. Она напряглась, точно перед ударом, и крикнула:
– Дезире!
Девушка вбежала в комнату, заспанная, в развевающемся ночном одеянии и со свечою в руке.
– Что случилось, барышня?
– Смотри, что это? – Элиана показала на улицу.
Дезире высунулась в окно. Мостовая еще не просохла после дневного дождя и блестела, точно политая маслом, деревья стояли усыпанные прозрачными светящимися, будто стеклянными каплями, а край неба над домами алел, словно кровоточившая рана.
Девушка обратила к госпоже влажно поблескивающие зеленые глаза.
– Должно быть, опять заставы горят… Да не волнуйтесь вы так, барышня! Дать вам воды?
Не дожидаясь ответа, служанка взяла стакан и налила в него воды из стоявшего на столике хрустального графина.
Элиана опустилась в кресло и сжала стакан в руке. Прозрачная жидкость, плескаясь, переливалась в хрупком сосуде точно лунный свет в сердцевине драгоценного камня.
– Мсье Этьен еще не вернулись?
Дезире покачала головой, и молодая женщина поняла: служанка думает, будто она переживает из-за того, что Этьен не ночует дома, что он, возможно, поехал в казино или даже в публичный дом. О нет, Элиана не ревновала его к другим женщинам, она была бы даже рада, если б другая забрала его насовсем и избавила от этой муки, называемой супружеством.
– Я боюсь, Дезире, мне кажется, сегодня случится что-то очень плохое.
И словно в подтверждение ее слов стекла вновь задрожали от унылого звона набата.
Дезире присела на краешек стула.
– Господи! И мы одни в доме, если не считать привратника! Хоть бы мсье Этьен вернулись. Разве можно разгуливать по улицам в такую ночь! – воскликнула она, вглядываясь в зарево над спящим городом.
Элиана встала и набросила на плечи капот.
– Спускайся вниз и поищи фиакр, мы едем в Маре!
– Сейчас?! В Маре? Ну нет, никуда я не поеду! – вскричала служанка.
Элиана заглянула в ее лицо. Обрамлявшие его с двух сторон прямые блестящие черные волосы походили на два опавших вороньих крыла, а глаза девушки напоминали те загадочные огни, что иногда вспыхивают среди зеленых морских глубин.
– Иди, слышишь! А если мама и папа попали в беду? И нам опасно оставаться здесь – вдруг ворвется кто-нибудь! А на улице мы попросим помощи у гвардейцев.
Служанка отступила и, повернувшись, выскочила за дверь. Элиана слышала стук ее башмаков по ступеням и доносившийся с улицы беспорядочный шум. Казалось, будто кто-то бежит в темноте, не разбирая дороги, и, то ли в ярости, то ли в испуге, сокрушает все вокруг.
Прошло несколько минут, и Дезире вихрем ворвалась в спальню. Увидев ее искаженное от ужаса лицо, Элиана невольно отпрянула.
– Ну… что?
– Боже, барышня, какой там фиакр! – заплетающимся языком произнесла Дезире. – Надо покрепче запереть окна и двери! На улицах толпы народа, факелы, стрельба! А гвардейцы с саблями, они врываются в дома… На мостовой полно убитых! Господи, я наступила на что-то… – Она с испуганным изумлением смотрела на отпечатавшийся на желтом ковре кровавый след своего башмака.
Элиану затрясло как в лихорадке. Было видно, как под тонкой тканью батистовой сорочки колотится ее сердце.