17 
– Ясно! Придумала себе сказочку оправдательную, легенду, и свято веришь в нее. Я уже сталкивалась с подобным. У меня на участке жил артист народный. С женой обращался хуже, чем с половой тряпкой, ни в грош ее не ставил, открыто изменял, насмехался жестоко. И что произошло после его смерти? Вдова резко похорошела, делом жизни видит возвеличение памяти великого артиста. Книгу воспоминаний выпустила. Я читала про их большую любовь от первой встречи до последнего вздоха и диву давалась – так врать можно, только искренне заблуждаясь.
– Знаю, о ком говоришь. Лида из соседнего подъезда? Конечно, у ее мужа был прескверный характер. Плаксивый тиран и большой талант. Лида со мной делилась. Книга ее действительно розовые сопли. Не написала, как муж рыдал у нее на груди, корчился от любой малюсенькой неудачи, косого взгляда, невосторженной рецензии на фильм или спектакль. Он был очень слабым человеком. Лиде приходилось кормить его с ложечки и вытирать задницу. Но такой была ее любовь. Чужая любовь – потемки, как и душа. Судить чужую любовь нельзя.
– Никого я не сужу! И с тобой пациентов своих обсуждать не собираюсь!
В памяти Ирины великий артист остался человеком, больше всего любившим говорить на две темы – его талант и его болезни. Ирина обязана была выслушивать артиста по долгу службы. Но каково под гнетом эгоцентризма домочадцам и друзьям? Вдова артиста заработала и выстрадала счастливую благостную старость. А получилось, будто Ирина осуждает самоотверженную женщину.
Любое слово, произнесенное в разговоре с матерью, обретало другой смысл. Ирина вообще не собиралась вести с ней разговоров! И признаваться в родстве! И сидеть тут битых два часа! Проведенная над собой подготовительная работа пошла насмарку. Очевидно, что имелся другой интерес, давний, стойкий и болезненный, который никакие репетиции и самовнушения побороть не могли.
– Да, мы не о том… – потерла виски Мария Петровна. – Вот ты сказала, будто я легенду придумала себе в оправдание… Нет! Объяснение – да, имеется. Но оправдания? Тысячу раз нет!
– Ты могла тысячу раз „нет“ превратить в „да“, все исправить. Отец тебя любил, он больше не женился. Бабушка тоже простила бы.
– Бабушка… Свекровь Маргарита Ильинична… Господи, как я ее ненавидела! Тридцать лет прошло, а ни капельки ненависти не убавилось. Она жива?
– Умерла шесть лет назад.
– Чтоб ее на том свете черти изжарили!
– Замолчи! – воскликнула Ирина. – Не смей! Ты знаешь, кем для меня была бабушка? Настоящей матерью!
– Знаю. Извини. Когда тебе исполнилось пять лет, я до ручки дошла. Все эти пять лет Коля, твой отец, ко мне в общежитие приезжал. Тайком от матери, на случку раз в неделю. Все, говорю, Коля, не могу больше подглядывать за Ирочкой на улице, караулить ее во дворе. Давай снова поженимся. Что угодно придумаем. Будто я не умерла, а долго-долго лежала в больнице, или в тюрьме сидела, или я вовсе другая женщина и стану мачехой.
– Но он не согласился? – насмешливо, с вызовом спросила Ирина.
– Согласился. А на следующее свидание пришел уже со своей мамой. И у них был план. Коле, твоему отцу, позволено со мной встречаться. Он перед мамой покаялся, что состоит в связи с бывшей женой, мама его простила. А мне было позволено открыто стать его любовницей – для здоровья полезно. Но о дочери и речи идти не могло, ни в каком качестве и никогда. Ты счастлива в семье и хранишь в памяти светлую сказочку об умершей маме, никто другой тебе не нужен, иначе будет только вред. Если же я проявлю строптивость, на меня подадут в суд на лишение материнских прав. И ты все узнаешь. И для тебя это будет страшным ударом. И дочь я все равно никогда не получу…
– Не верю ни одному твоему слову! – перебила Ирина. – От меня никогда не скрывали, что мать моя – низкая, безнравственная женщина и бросила меня еще в роддоме. Мне было два года, а на вопрос „Где твоя мама?“ я уже отвечала: „Мама очень плохая, она меня не любит, она нас бросила. Я бабушкина дочка“.
– Бабушкина… Им никто не был нужен. Коля и его мать любили только друг друга. Всю жизнь и самозабвенно. Не хватало только ребеночка. Но родить она не могла, до кровосмешения не доходило, люди интеллигентные. Я погибала в их семье, задыхалась, сходила с ума. Чувствовала себя деревом, у которого методично обрывают листья, потом срезают ветки, обдирают кору, рубанком ходят по стволу. Под корень – нет, не выкорчевывают, корень даже поливают, ведь я вынашиваю им ребеночка…
17 
