63 
Как и вчера, в первый момент они долго смотрели друг на друга. Агнесса — внимательно, со многими не передаваемыми словами оттенками пронзительных чувств, в потемневших же глазах Джека Орвил наверняка бы прочел оскорбительные для себя и Агнессы желания. Но не только это было в них, в глазах Джека читалось также глубочайшее отчаяние от сознания невозможности ничего большего, чем просто бессильно смотреть на нее, найденную, но отнюдь не обретенную вновь.
Они не стали беседовать в доме, а вышли в цветущий сад. Деревья, белые-белые, все в мельчайших чашечках фарфоровых цветов, казались ненастоящими. Небо над головами было пронзительно-голубым, без единого облачка, а спереди и позади высились далекие горы. Джек нашел Агнессу очень привлекательной, даже лучше, чем прежде; повзрослев, она обрела, на его взгляд, какую-то особую женственную грацию, таинственную тонкость. Но она показалась ему холодной, скованной и оттого во многом чужой. Они сразу воздвигли между собою стену, не бросившись друг другу в объятия и не выразив восторгов по поводу встречи.
Они остановились посреди цветущего сада, где их не мог увидеть никто. Кругом было так нереально красиво, что казалось, им обоим снится один и тот же сон, просто сон, но то, что творилось в душе, не давало забыться.
— Господи! Никогда не думала, что увижу тебя снова, — тихо сказала Агнесса, и Джеку показалось, что в ее голосе нет ни радости, ни сожаления, а только бесконечная подавленность произошедшим.
— Да, — ответил он, — я тоже.
Он хотел сказать еще, что совсем иначе представлял себе эту встречу, на которую, конечно же, надеялся и в которую верил, но промолчал именно потому, что случилось все не так, как он думал и хотел.
— Сядем? — Агнесса показала на скамейку под деревьями.
Они сели, не очень близко друг к другу.
— Я долго искал тебя, Агнес! — Она вздрогнула, как и Орвил, услыхав это имя. — Ты ведь не против, если я буду называть тебя как раньше?
— Нет, Джекки, конечно, не против.
И они разом, не сговариваясь, вспомнили то, что должны были вспомнить: далекое прошлое, известное и понятное только им двоим. Да ведь и сейчас они находились в тех самых краях — ощущение этого незримо проникало в сердце. И все-таки Агнессе казалось, что она не там, где раньше; тот утраченный мир не был похож на этот: пространство осталось, но время ушло далеко вперед.
И Джек не увидел в ее глазах того, что было прежде, и подумал: она не мучится выбором, не страдает от вернувшихся чувств, она просто вспоминает — быть может, с холодным сердцем — и лишь по доброте душевной с такой печальной мягкостью ведет ничего не значащий разговор. А ничего он не значит, потому что все решено, понятно и так.
Джек знал, как важно для многих чувство долга, но он был уверен, что любовь, настоящая любовь, от которой оживают все краски мира, способна преодолеть любые преграды.
— Почему ты так смотришь на меня? — он и при этом улыбнулся почти смущенно. — Я очень изменился, да?
— Нет, Джек. Я ведь тебя сразу узнала.
Она ответила так, хотя на самом деле он стал другим; особенно изменились его глаза; тогда, на прииске, в них только начал проникать холод, теперь же они казались замерзшей водой. В нем было много чужого, от прежнего Джека остался как бы полутруп, и это давило на Агнессу, причиняло невыносимую боль.
— Что с тобой? — сказала она минутой позже, заметив кровь. — Ты ранен?
— Так, немножко… ерунда, — ответил он, обрадованный ее неподдельному испугу. — Не беспокойся, Агнес.
Ему захотелось, чтобы Агнесса дотронулась до него, но она продолжала сидеть спокойно, сложив руки на коленях.
— Как же это случилось, Джек? — тихо спросила она, имея в виду историю на прииске.
Он понял.
— Не знаю. Сам не знаю. Я тебе не говорил просто потому, что боялся тебя потерять. Но все равно это случилось… Я сейчас расскажу.
Его рассказ длился совсем недолго, он не стал излагать свою историю в подробностях, тем более в таких, какие вряд ли смогла бы спокойно выслушать Агнесса.
— Так вот, я сбежал с каторги, и меня ищут, Агнес. И если найдут, повесят.
— О Господи, нет! — Его вновь обрадовал отчаянный страх, с которым она произнесла последние слова, и, ободренный надеждой, он спросил, прорываясь за рамки, негласно установленные с самого начала, ибо она была женой другого, и он не имел права ни на что посягать!
— Скажи, Агнес, а если б ты знала, что я жив, ты бы смогла меня забыть? Вышла бы замуж?
63 
