Он сам вскочил на трибуну и заговорил:
– Именно сейчас, в этот исторический момент, должна состояться встреча Думского комитета с Советом ваших депутатов… с вашим же Советом, товарищи! Как вы можете нам не верить? На этом совещании все решится. Все будут довольны. А вы двери запечатали…
Их выпустили. На площади перед вокзалом думцев ждал автомобиль под красным знаменем. Человек, весь в коже, с большим наганом в руке, распихивал перед собой толпу:
– Дай пройти! Товарищи, идут облеченные доверием народа…
Шульгин сказал кожаному владельцу нагана:
– Велите шоферу ехать: Миллионная, двенадцать…
Трамваи не работали. День был солнечный. Магазины закрыты. Никто не ходил по панелям – толпа перла посереди улиц. Половина людей была вооружена. Трехсоттысячный гарнизон столицы растворялся в этой толпе, празднующей свободу. Два «архангела» из охраны Гучкова и Шульгина лежали животами на крыльях автомобиля. Выдвинутые вперед штыки пронзали воздух ожесточенно.
– Не выколите глаза людям! – кричал из кабины Шульгин.
* * *
Миллионная, 12 – особняк князя Путятина, где затаился от толпы новый император всея Руси. Здесь же собрались и все члены нового кабинета: Родзянко, князь Львов, Милюков, Керенский, Некрасов и прочие… Милюков говорил так, словно накаркивал беду:
– …ваше высочество… не откажите! Если не вы, то Россия пропадет… такая история… бурная, великая… Что ждет нас без царя? Кровавое месиво… анархия… хаос…
Михаил покорно слушал. Терещенко зашептал Шульгину:
– Не могу… я застрелюсь. Что делать? Рядом со мной Керенский, он весь дрожит… его колотит. Боится… надежных частей нет.
Керенский обрушил на великого князя лавину слов:
– Я против монархии, я республиканец. Как русский русскому, скажу правду. Недовольство народа против монархии… нас ожидает война гражданская… как русский русскому… если нужна жертва… примите ее… в любом случае за вашу жизнь я не ручаюсь!
Михаил подумал и отрекся, оставляя престол бесхозным.
За ученической партой в классной комнате дочерей Путятиных писали опять акт об отречении. «Мы, Божией милостию Михаил, Император и Самодержец Всероссийский…» За партой поместились: Шульгин, Набоков и юрист Нольде; возле них учителем прохаживался Михаил.
– Что вы пишете? – возмутился он. – Я же еще не царствовал… Триста четыре года начались Михаилом – Михаилом и закончились.
С высоты скоротечного величия мнимого трона Михаил послал благословение новому Временному правительству и осенил Русь надеждой на ниспослание власти Учредительному собранию.
К нему подошел князь Львов, и Михаил обнял его:
– Благословляю вас на премьерство…
Тут к великому князю судорожно подскочил Керенский:
– Мы донесем драгоценный сосуд вашей монаршей власти до Учредительного собрания, не расплескав из него ни единой капельки!
Долго спорили, как писать о рождении Временного правительства.
От кого родилось оно – от Думы или от «воли народа»?
Керенский неистово вопил:
– От имени Совета рабочих и крестьянских депутатов я торжественно заявляю о создании нашего правительства лишь через волю народа!
Родзянко сожмурился в едчайшем сарказме:
– Только воля народа! Тем более в презусы князя Львова сам государь император назначил… Выбросьте «волю народа»! Все равно никто не поверит, только шум будет лишний. А нам и без того ругни хватает. Или не слышали, как орут на улицах: «Долой Родзянку!»
Ходили средь парт. Средь разбросанных детских игрушек.
Шульгин говорил, страдальчески дергая плечом:
– Как жалобно зазвенел трехсотлетний металл драгоценной короны, когда его ударили об грязную мостовую…
Над Невой горел закат. По Миллионной, заворачивая на Мошков переулок, прошла рота матросов; они распевали:
- Ешь ананасы, рябчиков жуй –
- День твой последний приходит, буржуй…
Слова незнакомые. Расходясь, министры молились:
– Да поможет Господь Бог нашей России!
* * *
Актом своего отречения Николай на время парализовал ярость монархистов. Мало того (и это, пожалуй, самое главное), армия и флот теперь оказывались автоматически освобождены от присяги на верность царю. Отныне офицер не будет вступать в конфликт со своей совестью – он может открыто переходить в стан революции.
Долг, честь, присяга – это ведь не пустые слова!
Нельзя их закидывать под лавку…
4
Фон Грапф (сегодня небритый) хрустнул костяшками пальцев: